«Как-то я приехал в аул Абая на жайляу. В юрте было много аксакалов, ровесников Абая. Когда я вошел и приветствовал их, Абай воскликнул: «Как говорится, легок на помине! Хорошо, что пришел. Я как раз рассказывал, что быт засосал настолько, что не удалось самому отправиться за знаниями. Потому решил про себя, что передам заветную мечту Шакариму. Так что готовься, пошлю тебя за мудростью мира! Человек до сорока лет пополняет свои познания, а в сорок достигает зрелости и ясности ума, обретает силу воли. Через три года тебе как раз исполнится сорок. Ты овладел восточными языками. Теперь в течение трех лет обучайся русскому языку. Все расходы беру на себя, готовься в поход. Как, согласен на это?» Я ответил: «Если все расходы на вас, почему не отправиться за знаниями. А куда надо ехать?» Абай сказал: «Греко-афинские научные источники собраны в Стамбуле, там и найдешь их. Арабские знания собраны в Мекке, но, на мой взгляд, в Медине можно найти больше, чем в Мекке. И еще надо тебе попасть в Александрийскую библиотеку в Египте. Побывав в этих четырех городах, осмотрев исторические места, собрав нужные книги, вернешься, пополнив знания. Деньги на покупку книг и на дорожные расходы дам сам. Если согласен — по рукам». Пожав руку, Абай обратился к сидящим: «Все видели? Шакарим дал согласие!» «Видели», — отвечали аксакалы».
Не смирившийся с миром-уездом Абай намечает для своего ученика Шакарима путь преодоления обстоятельств местечкового бытия. Какие конкретно научные и учебные заведения следует посетить, не говорится, — Абай и сам имел о них только общие представления. Но уверенность в том, что Стамбул, Мекка, Медина и Александрия откроют бесценные сокровища знаний страждущему неофиту из Чингистау, столь же простодушна, сколь и закономерна. Святое желание Абая и Шакарима обрести мудрость, накопленную человечеством, в самом деле способно было отворить двери во всемирные библиотеки и к людским сердцам. Ими двигало то, что Лев Толстой называл «энергией заблуждения». В ней действовали, противоборствуя, выбор и альтернативы нового пути.
Конечно, аксакалы, друзья Абая, не были на ведущих ролях в поэтической школе. Но они вносили особый аромат жизнелюбия в атмосферу духовности, царившую в доме Абая, и были верными слушателями и критиками.
И если уж выстраивать иерархию в поэтической школе по самым строгим меркам, то нельзя обойти оценки Мухтара Ауэзова, которую он дал в 1934 году в статье «Поэтическое окружение Абая», опубликованной в журнале «Литературная арена», выходившем на казахском языке. Ауэзов строго очертил имена учеников:
«Таких учеников четверо. Двое из них — Акылбай и Магауия, сыновья Абая. Оба умерли в 1904 году, в год смерти отца. Два других ученика — Кокбай и Шакарим. Эти четыре поэта и есть в полном смысле слова ученики Абая. Они не просто получили воспитание у старшего по возрасту наставника и учителя, не только были читателями, распространителями, ценителями поэзии и прозы Абая, но также, благодаря его руководству, создавали собственные творения».
Ауэзов сузил круг учеников до тех творцов, чьи сочинения пережили авторов. И то правда: настоящим писателем можно стать только после смерти, если сохранится интерес читателя.
Но все же школа Абая — более широкое понятие. И последующие исследователи прибавили другие имена к списку Ауэзова. В их числе Какитай и Турагул, Арип и акын Иманбасар Казангапулы, поэт, певец Асет Найманбайулы и даже внук Абая Аубакир, сын Акылбая, сатирик, писавший позже едкие, насмешливые стихи.
Впрочем, сами ученики о классификации не задумывались. Да и как они могли бы ее составить? Кто в те годы способен был определить, кто из сочинителей стихов и поэм — выдающийся поэт, а кто из прозаиков — настоящий писатель? Более того, само понятие «поэтическая школа» не было в ходу. В Акшокы или Жидебае не висел указатель «Поэтическая школа Абая». Молодые люди просто говорили: «Пойдем к Абаю!» Этот призыв к действию, предстающему как ментальный акт познания духовной культуры Абая, и был обозначением школы мастерства. Шакарим воспроизвел призыв в памфлете-обращении «К молодежи»:
Обращение поэта имело две особенности: современные молодые люди должны озаботиться поисками особого пути; сам поэт, выступая в роли защитника такого пути, предлагает новую систему моральных ценностей. Немаловажно, по Шакариму, что личность «носителя подлинных знаний» находится вне «лучших казахов».
Заключив соглашение с учителем о походе за знаниями в культурные центры Востока, Шакарим с огромным рвением вновь, как в прежние годы, занялся самообразованием. При этом работу в должности бия не оставил полностью. Просто стал меньше участвовать в разборах тяжб, больше времени проводил дома за чтением и письмом. Ведение общих хозяйственных дел большой семьи переложил на плечи старшего сына Суфияна, которого женил два года назад, отделил в небольшой аул, всегда кочевавший рядом. Суфиян был уже сведущ во всех премудростях жизни в суровых зимних условиях.
Не забывал Шакарим и о младших сыновьях. Обучал грамоте Кабыша — ему исполнилось семь лет. Старался привить любовь к чтению одиннадцатилетнему Гафуру. В то время он не держал учителей, они появились позже. Но отклониться от курса на всестороннее обучение детей, взятого Кунанбаем и продолженного Кудайберды и Абаем, не мог себе позволить. Поэтому приходилось лично заниматься начальным образованием сыновей. В воспитании и обучении он был терпелив и бесконечно добр. Вспоминал излюбленные максимы, слышанные не раз от Абая. «Человек должен приносить пользу народу. Если не можешь приносить пользу, то хотя бы не вреди», — говорил он Гафуру точно так, как некогда поучал его самого Абай. «Самое главное — честность. Будьте всегда честными. У честности — длинный аркан (долгая память)», — любил повторять он детям другую сентенцию учителя.
Посвящая время собственной персоне, Шакарим скроил и сшил одежду по собственным задумкам, как делал всю жизнь. Изготовление причудливого кроя кафтанов, чапанов с кожаными поясами, инкрустированными небольшими цветными камнями и серебром, было его постоянным увлечением, которое, как обычно, он не афишировал даже в семейном кругу. Делился соображениями по части «дизайна» только с Айган-шой. Она нахваливала изделия и радовалась, что муж рядом, не пропадает в волости по судебным делам. Уж слишком много внимания к нему со стороны, слишком превозносят его соседи и соседки.
«После договоренности с Абаем я приложил все силы к тому, чтобы основательно овладеть русским языком. — Это из бесед с Ахатом. — В отличие от прежних лет эти годы были особенно плодотворными. Я глубже изучил, восполнив пробелы, восточные языки, которые неплохо знал прежде».
Углубленное изучение русского языка и восточных языков по большей части сводилось к чтению стихов Пушкина, Лермонтова, рассказов Толстого, а также книг на фарси, турецком и арабском языках.