Поэма Физули «Лейли и Меджнун» на близком к турецкому азербайджанском языке взволновала Шакарима. Оценив художественное достоинство произведения Физули, он понял, что это, вероятно, лучший из множества вариантов легенды о Лейли и Меджнуне.
В юности он читал, как всегда с подачи Абая, на фарси поэтическую версию Низами, но чтение давалось нелегко: Шакарим тогда только начал осваивать фарси. Низами первым написал поэму «Лейли и Меджнун». Но в 1535 году Физули переосмыслил гениально разработанную великим Низами трагедию, обогатил достижениями устного народного творчества и создал галерею живых человеческих характеров.
Шакарим помнил пожелание Абая когда-нибудь воспроизвести поэму «Лейли и Меджнун» на казахском языке. И вот теперь, после прочтения Физули, он понял, что сможет исполнить наказ учителя. Абай одобрил его решение. Но дал неожиданную подсказку, обратив внимание на скрытые суфийские элементы в сочинении Физули, чему Шакарим, перечитавший поэму, нашел подтверждение. Захваченный сюжетными перипетиями, он поначалу рассматривал рассыпанные по тексту мистические вкрапления как типичные сказочные выдумки, отнеся их на счет фантазии древних авторов.
Абай успокоил, заметив, что суфизмы никогда не должны проступать явно и неискушенный читатель должен воспринимать поэму именно как сказку. Смысл маскировки в том, что суфийский подтекст в мастерски выполненном произведении доступен только посвященным — это один из принципов мистического учения.
Учитель благословил ученика на творческий перевод. Абай считал себя обязанным заниматься переводами и знакомить казахскую степь с лучшими произведениями мировой литературы. Такую же программную цель ставил перед участниками своей поэтической школы.
Шакарим с увлечением взялся за дело, смело вступив в соревнование с Низами, Навои, Джами. Он завершил поэму программными словами о том, что в обыденной жизни заботило более всего:
В этом необычном отступлении, синхронизируя совокупность «пяти вещей» с историей героев, любовь которых «крепка, как смерть» («Песнь Песней Соломона», глава 8). Шакарим декларирует высокие нравственные и гражданские принципы. Поэт сетует на невозможность существования «тех пяти вещей» в родимой стороне:
Абай поддерживает критический настрой ученика прозой, что звучит в Слове седьмом «Книги слов»:
«Нам бы неустанно ширить круг своих интересов, множить знания, которые питают наши души. Нам бы понять, что блага души несравненно выше телесных, и подчинить плотские потребности велению души. Но нет, не стали мы делать этого. Кликушествуя и каркая, не продвинулись мы дальше навозной кучи у аула… Нет ни искры в груди, ни веры в душе. Чем отличаемся мы от животного, если видим только глазами? В детстве мы были лучше. Тогда мы были человеческими детьми — стремились узнать как можно больше. Сейчас мы хуже скота. Животное не знает ничего, но и не стремится ни к чему. Мы не знаем ничего, но готовы спорить до хрипоты: отстаивая свою темноту, стремимся свое невежество выдать за знания».
Но Абай и Шакарим не были бы истинными творцами, если бы ограничились лишь беспрецедентной в мировой литературе жесткой национальной критикой. Такая критика может стать предметом искусства, только когда будет преодолена самим же искусством. Подлинное художественное произведение должно нести жизнеутверждающую идею. Иначе восточная поэма предстанет собранием нравоучений, а «Книга слов» превратится в сборник утомительных назиданий.
Удивительным образом критика, которой Шакарим завершает поэму, лишь четче фиксирует лейтмотив всей поэмы: жизнеутверждающую веру в силу любви. Автор, по сути, призывает читателя не замыкаться в критическом поле, а идти дальше, посвятив жизнь обретению непосильной — пока — ноши из пяти добродетельных качеств:
Абай был рад высокому творческому потенциалу Шакарима. Ему понравилась поэма «Лейли и Меджнун» в исполнении ученика, и он признал в нем наконец достойного продолжателя дела, которому посвятил жизнь.
Что касается поэмы «Лейли и Меджнун», то в сущности Шакарим создал именуемое восточным словом «назира» (ответ) поэтическое произведение, написанное по мотивам какого-либо прославленного литературного шедевра. В назира не меняются фабула, основные персонажи, стихотворный размер исходного произведения, но допускается вносить изменения в сюжетные ответвления, трактовку ключевой идеи.
Шакарим в целом сохранил традиционную композицию поэмы. В ней есть, как полагается, вступление, кульминация, развязка. Но прибавились сюжетные линии и своеобразные авторские ремарки, глубокие и неожиданные по содержанию. В предисловии автор задается вопросами о том, «что казахи знают о любви» и знакома ли им поэзия Востока. Повторив имена восточных поэтов из известного четверостишия Абая, он отдает дань уважения своему учителю:
Почитая историю Меджнуна и Лейли за образец «той самой истинной любви», Шакарим адресует читателя к образу поэта «из стен Багдада Физули», который, «как никто другой, сумел события красиво передать». Это уважение к своему предшественнику казахский поэт сопровождает признанием: