Своим трудом Шакарим вернул в орбиту исторической науки выпавшие из непрочной человеческой памяти значительные мгновения родословия казахов.
Наша память и наше сердце обычно недостаточно просторны, чтобы вместить хотя бы историю собственной семьи до седьмого колена. А Шакариму приходилось выстраивать грандиозное историческое сооружение прямо на фундаменте пяти тысячелетий, возвращая жизнь старым камням, великим именам и союзам тюркских племен.
В редкие дни отвлечения от исследовательской работы он погружался в излюбленную стихию поэзии. И тогда рождались вдохновенные строки, отражавшие горделивое чувство могущества человека, которому подвластно слово. Как, например, в созданном в такие дни одном из самых совершенных его стихотворений «Бессмертное войско»:
Образу мира, который движется в противоестественном круговороте войн и в котором безмолвствует земля во прахе могил, поэт — царь и творец слова — противопоставляет свою цельную картину.
Главная ценность этой картины — круговорот общения. Эстетика и этика общения в прошлом, в настоящем, в будущем, между людьми и между Богом и человеком, когда в начале было Слово.
В стихотворении Шакарима выразительно запечатлена надежда поэта: преодолеть круговорот зла посредством творческой жизни, проложив тем самым путь к свету, к созиданию. На этом пути — жизненном, историческом, бытийном и мифологическом — Слово/Стих, по Шакариму, символизирует первородный дух творения (как было то изначально в книге «Бытие»).
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПРЕДЧУВСТВИЯ И ПРЕДВИДЕНИЯ
Год черной смерти
Каким предстает учитель и наставник Шакарима Абай в последние годы жизни? Имя и образ его стали символом духовно-биографической состоятельности человека Степи.
Абай заслуживал право на уважение и признательность не только среди ближайшего окружения. Весьма благожелательное отношение к Абаю сохранилось у семипалатинских чиновников. В известном рапорте № 263 уездного начальника Навроцкого, поданном военному губернатору Семипалатинской области Галкину 25 августа 1903 года, содержалась такая информация:
«Служба Кунанбаева в должности волостного управителя отличалась разумною исполнительностью и энергией, преданностью правительству и отсутствием фанатизма. Один из сыновей Кунанбаева по окончании курса Михайловского Артиллерийского училища произведен был в офицеры и, будучи на службе в Туркестанском округе, умер. Ныне замужняя дочь Кунанбаева окончила курс наук в киргизском университете, все остальные дети его пишут и читают по-русски. Грамоте обучил их отец. Кунанбаев выписывает книги, газеты и журналы и интересуется русской литературою. В прежнее время Кунанбаев пользовался громадным влиянием среди киргизов как Семипалатинского, так и соседних уездов, неоднократно был выбираем от уездов «тюбе-бием», то есть примирителем в спорах между уездных, что считается между киргизами высшим почетом и доверием к честности избираемого судьи. В настоящее время влияние Кунанбаева давно не то, что было прежде, он постарел, отяжелел и в дела не вмешивается, живет тихо, спокоен и крайне осторожен в делах, к нему лично не относящихся, то есть никогда не принимает на себя руководительство партиями как в своей, так и в других соседних волостях, хотя главари партий и обращаются к нему за советами. В политическом отношении я его, как человека умного и не фанатика, считаю благонадежным и неспособным вмешиваться в какие-либо интриги мусульманских заправил. В суждениях своих во время беседы Кунанбаев обнаруживает полное понимание государственных интересов и правильные взгляды на благотворную миссию России в Азиатских владениях и с негодованием осуждает попытки мусульман-фанатиков противодействовать правительству в его стремлениях. Вообще личность Кунанбаева не внушает никаких опасений в политическом смысле».
Чиновники не могли оценить Абая как поэта, что объяснимо. Им была неизвестна его поэзия, ибо переводов стихов на русский язык не существовало, а казахский язык большинству горожан был неведом.
Тем не менее надо признать, что приведенная характеристика в определенном смысле достаточно точна. Не только господин Навроцкий, но и Шакарим отмечал про себя с тревогой и некоторым сожалением, что Абай сдал в последнее время и не проявляет прежней фантастической активности, повышавшей тонус жизни во всем Чингистау.
Активность эта, впрочем, никогда не выходила за рамки российских законов, действовавших в степи. Во всяком случае, достоверных фактов, свидетельствующих о прямом противодействии помыслам империи, нет. И представлять Абая как человека, напитавшегося революционных идей, положим, у тех же ссыльных народовольцев, нет смысла. Напротив, в общении с чиновниками Абай всегда стремился выглядеть законопослушным гражданином.
Но вот внутри казахского общества он был действительно резонансным фактором, человеком, значительно влиявшим на общественное мнение. К российскому управлению в казахской степи он относился как к неизбежному периоду истории. Полагал, что для самостоятельного управления государством казахам необходимо пройти определенный этап культурного развития, и потому просвещение народа — самая насущная на сегодня проблема. Абай страстно призывал столпов казахского общества действовать на ниве просвещения, а значит — во благо народа. При этом склоки за местечковые должности он хотел бы не принимать во внимание, но часто сам оказывался втянутым в них помимо воли. И с горечью писал потом о безграмотности, лени, неповоротливости, алчности казахов, со всей творческой мощью стремясь обратить нацию на путь истины.