Еще одна грань одаренности этой женщины проявлялась в том, что она слагала стихи. Никто их не записывал по той же причине, по которой в степи не записывались творения множества других акынов и певцов-импровизаторов.
Кочевой народ всегда слагал стихи и песни в силу особого образного мышления, которое неудержимо овладевает людьми, обитающими на вольных просторах. Никакой тяжелый труд, отдающий конским потом и кислым запахом выделываемых шкур, не способен перебить тот романтический дух свободы и воли, что необратимым образом рождается на просторах степи, ограниченной лишь небом.
Шакарим родился в то лето, когда аул Кудайберды стоял на жайляу в Байкошкаре. Спустя несколько дней счастливый отец устроил праздник в честь рождения сына, зарезав коня. На празднование прибыл глава рода и дед младенца Кунанбай. Он и нарек новорожденного именем Шакарим, отыскав его, как принято в набожных семьях, в сводах Корана. Имя это отражало уважительное отношение к этике ислама. Оно звучало изначально как Шахкерим. «Керим» по-арабски означает — щедрый, отзывчивый, великодушный. Кроме того, «Керим» — второе название Корана, книги Чтения. Но с самого раннего возраста малыша стали именовать на казахский лад — Шакарим. В такой форме имя закрепилось за будущим поэтом.
Он провел под сенью патриархального отчего дома безмятежные годы детства, не омраченные до поры до времени невзгодами.
Кудайберды, верный сын Кунанбая, придерживался одного наследного правила — приобретать знания, и это позволяет судить о нем как о носителе зарождающейся просветительской традиции. Он делал все, чтобы дать образование детям в условиях отсутствия системы образования как таковой. В казахской степи издавно обучиться грамоте удавалось только выходцам из знати. Школьного образования не существовало до тех пор, пока в XIX веке такие родоправители, как хан Жангир, султаны Чингиз Валиханов (отец Чокана Валиханова) и Кунанбай Оскенбаев, не стали создавать при своих аулах школы, в которых обучались не только их наследники, но и дети из других казахских семей.
Все же подобные примеры в XIX веке были единичными, и понадобилась система советского образования, чтобы школьное обучение стало общенациональной нормой.
Султан Кунанбай, ревностный мусульманин, в 1853 году в местности Ескитам (в переводе — Старый дом) построил специально дом, в котором мулла учил грамоте и отпрысков Кунанбая, и молодую поросль из близлежащих аулов. Обычно набиралось около двадцати учеников. Учитель и дети дневали и ночевали в доме-школе до весны, пока не наступало время аулам откочевывать на жайляу.
Обучение грамоте состояло из двух основных дисциплин: изучение собственно арабского языка с чтением на арабском Корана и других мусульманских книг; чтение и письмо на казахском языке с помощью арабского алфавита — эта дисциплина называлась тюркской грамотой. Впрочем, тюркских книг было мало, и почти все обучение сводилось к познанию религиозных сводов.
Маленький Шакарим не всегда поспевал за братьями. Частенько он оставался играть один и забавлялся разнообразными фигурками: архара, волка, лисицы, ястреба, гусей, уток, охотника с ловчей птицей, которые вырезал для него из бумаги отец. Наблюдая за матерью, которая вышивала узоры по ткани или вырезала орнамент, он и сам рисовал и вырезал узоры. То стучал по железкам, повторяя действия матери, то разводил краску или вырезал по дереву. Иными словами, с младых ногтей приобщался к искусству домашнего ремесла. Детские годы подарили Шакариму ощущение безоглядного счастья. Играя с детьми из других семей, он, естественно, не думал о причинах социальных или сословных различий.
«Однажды я обратил внимание, что взрослые ребята с азартом мечут альчики, бегают наперегонки, в лунные ночи играют в «белую кость’’, — писал он позже в «Зеркале подлинного счастья». — Игры их показались мне намного интереснее наших, малышовых, — копания «колодцев», строительства «дворцов» из камней. Вскоре я примкнул к подросткам, стал играть в их игры. Вот это и было, наверное, моим первым слепым стремлением к счастью. У мальчишек дело редко обходится без ссор и потасовок. Стыдно, но я, бывало, запугивал детей бедных родителей тем, что «все расскажу отцу». Кем были мой отец и мои братья? — Богатыми, влиятельными людьми, правившими жизнью всего округа. Кто же не убоится их?»
Как-то старший брат Амир вздумал обучить Шакарима музыке. Усевшись на траве возле юрты, он стал показывать младшему брату приемы игры на домбре и не успокоился, пока у малыша не начало что-то получаться.
И домбру, и обучение грамоте, и вырезание фигурок из бумаги маленький Шакарим воспринимал как приложение к детским играм. Он во всем искал развлечение, тянулся к новым забавам и огорчался, если не находил в них длительного удовольствия. Не сразу учеба стала увлекательным занятием. Но необходимость ходить на уроки к мулле постепенно приучила к дисциплине, и малыш неожиданно для себя потянулся к знаниям, находя все больше и больше интересного в обучении.
Именно в эту пору в жизнь Шакарима вошел Абай, который доводился ему дядей, был старше на тринадцать лет и относился к нему как к самому младшему и очень смышленому племяннику.
Абай, сын Кунанбая от его второй жены Улжан, родился 29 июля (по старому стилю) 1845 года в родовом ауле в Чингистау, в местности Каскабулак. Набожный Кунанбай дал сыну священное имя одного из пророков — Ибрагим. Малыш был подвижным и любознательным ребенком, забирался в разнообразные опасные места. Бабушка Зере беспрестанно повторяла: «Абай бол! Абайла!» (будь осторожен). И с легкой руки бабушки за мальчиком осталось имя Абай в значении — осмотрительный, вдумчивый. Детство Абая было согрето вниманием матери Улжан и бабушки Зере — незаурядных и одаренных натур. От них он получил свои первые познания о мире сущем и мире слов, мире книг. От них впитал любовь к казахскому языку, народным песням, поэмам, легендам. Затем он был отдан отцом на учебу в медресе муллы Ахмета Ризы в Семипалатинске.
Благодаря природным способностям Абай скоро добился успехов в учебе, освоил арабский язык. Его ум жаждал впечатлений, он был неутомим и неудержим в погоне за знаниями. Программы медресе ему было мало. Легко овладев персидским и другими восточными языками, открыл для себя произведения великих поэтов Востока — Навои, Низами, Саади, Фирдоуси. Существует легенда, будто втайне от учителей, нарушая устав медресе, он посещал в Семипалатинске русскую приходскую школу, чтобы обучиться русскому языку. Но освоить его суждено было позже, в зрелые годы.
С четырнадцати лет Абай по воле отца стал участвовать в общественных делах. Кунанбай отправлял его в подроды рода Тобыкты решать земельные, имущественные, хозяйственные вопросы. И молодой помощник родоправителя успешно справлялся с заданиями. Определял на местах, на какие земли следует кочевать аулам, кто прав в том или ином споре сородичей. Его решениям подчинялись целые аулы, к нему относились как к полноправному бию. Абай, впрочем, сознавал, что солидная доля его авторитета принадлежит отцу Кунан-баю, безоговорочно уважаемому тобыктинцами. Поэтому не считал себя избранным, предпочитая сравнение с рабочей лошадкой, нежели с чистокровным скакуном. «Простолюдин, превознесенный умом выше царей, превознесенных родом», — любил говаривать он и эту сентенцию занес в 1897 году в свои знаменитые философские размышления.
Чем больше знакомился молодой Абай с обществом, тем больше тянуло к родным. Он видел, что именно семья в кочевом обществе является основной структурной единицей, от прочности которой зависит единство всего народа. Члены семьи должны помогать друг другу, воспитывать и вести за собой младших — эту истину он осознал интуитивно, воспринял сердцем и воплощал в жизни.