Исходный критический взгляд поэта обусловлен индивидуальным опытом собственной жизни и обеспокоенностью за судьбу совсем уж простого в своей беспросветности народа, живущего без рыцаря, лидера и воли к осмысленному существованию.
Сострадательное отношение к казахам было у Шакарима, можно сказать, в крови. Доброту и милосердие он вобрал от родителей, неустанно прививал детям. Ахат писал:
«На всю жизнь запомнил случай, когда в 16 лет отец отругал меня.
Возле нашего большого аула было два озера: в одном — вода, в другом — одна грязь. Между этими озерами шла узкая дорога. Когда шли дожди, по ней из-за грязи невозможно было пройти.
И вот как-то я шел из долины и увидел на этой дороге старика, у которого верблюд, навьюченный двумя мешками зерна, увяз в грязи. Старик оставил мешки, а верблюда вывел на сухое место, потом вызволил один мешок, дотащил до верблюда. В этот момент я приблизился к нему, и старик попросил: «Сынок, я подниму мешок на верблюда, ты попридержи его, пока схожу за другим». Я пропустил его слова мимо ушей и пошел дальше. Добрался до большого аула. Чуть позже пошел в аул, вставший сегодня на речке Ший, увидел отца у рабочей юрты. Я хотел пройти к своей юрте, но отец окликнул: «Подойди сюда». Я вошел к нему и увидел старца, с которым давеча столкнулся. Отец спросил: «Ты не встречал сегодня этого аксакала?»
Мне было мучительно трудно сказать: «Встречал», — потому что отец сильно ругался. «Кто тебя этому научил? Ты сам не будешь таким, как этот аксакал? Что это такое? Негодник!» Говорил еще другие слова, от которых мне было больно на душе, но не бил, не выражался. Он не знал в жизни скверных слов. Но лучше бы побил. Слова его холодом легли на сердце.
«Пусть это будет последняя твоя невнимательность», — сказал он напоследок».
Но все же Шакарим оказался в определенном смысле не прав, считая, что казахи совсем уж безвольны и непоправимо бездеятельны. В годы войны иностранные предприниматели, пользуясь бесправным положением рабочих, снижали заработную плату, в то время как цены на продукты постоянно росли. В итоге в июне 1915 года забастовали рабочие, в том числе казахи, экибастузских и карагандинских копей, Киргизского горнопромышленного акционерного общества, Спасского завода. А летом 1916 года рабочее движение охватило Риддерские рудники, нефтепромыслы Эмбы, Экибастузские, Байконурские угольные копи, Спасские медные рудники, Оренбургскую, Ташкентскую железные дороги.
И хотя тон в этих выступлениях задавали не казахи, подобные события в какой-то мере предопределили беспрецедентное по масштабам восстание казахов в 1916 году. Непосредственным поводом к восстанию стал царский указ от 25 июня 1916 года о мобилизации в армию на тыловые работы «инородческого» мужского населения кочевых казахов, Средней Азии и частично Сибири в возрасте от девятнадцати до сорока трех лет. На фронт казахи, как и прежде, не призывались, но теперь планировалось использовать их на строительстве оборонительных сооружений и путей военных сообщений в районе действующей армии.
В начале июля почти во всех регионах степи начались стихийные выступления, вскоре переросшие в вооруженное восстание. Казахи принялись громить конторы волостных управителей, аульных старшин, составлявших списки на тыловые работы.
В обществе отношение к указу царя и восстанию было неоднозначным. Часть местных родовых воротил предпочла поддержать царский указ, поскольку власти освободили от мобилизации волостных управителей, имамов, мулл, бухгалтеров в учреждениях мелкого кредита, учащихся высших и средних учебных заведений, чиновников правительственных учреждений.
А вот лидеры либеральных демократов, объединившихся вокруг газеты «Казах», заняли достаточно разумную, умеренную позицию. Ахмет Байтурсынов, Алихан Букейханов, Миржакып Дулатов пытались убедить царскую администрацию не спешить с мобилизацией, провести подготовительные мероприятия. Одновременно призывали казахов не оказывать сопротивления выполнению указа, зная, что безоружный народ станет жертвой жестоких репрессий. В опубликованном ими в августе 1916 года письме-обращении «Гражданам Апаша» говорилось: «Отказаться от этого нельзя, власть нам этого не простит, она на законных основаниях применит карательные меры. В степь войдут войска, народ лишится покоя, одинаково пострадают и люди, и скот, нарушатся основы уклада… Военное положение для народа равносильно катастрофе».
Все так и случилось.
Народ к голосу просвещенных лидеров не прислушался. Восстание охватило всю казахскую степь.
В Семипалатинской области вооруженное сопротивление носило не столь ожесточенный характер, как в других регионах. К концу октября царские войска сломили сопротивление повстанцев в области, хотя борьба продолжалась, но в основном на промышленных предприятиях Семипалатинска, где бастовали рабочие.
Самые крупные выступления были в Тургае и Семиречье. Казахи в степи объединялись в отряды, вооружались пиками, охотничьими ружьями. 17 июля в этих краях было объявлено военное положение.
Восстание в Семиречье описано в выдающейся повести Мухтара Ауэзова «Лихая година» (1928).
Для подавления восстания в Семиречье было направлено 95 рот в 8750 штыков, 24 сотни в 3900 сабель, 16 орудий и 47 пулеметов. Преследуемые царскими властями 300 тысяч казахов и кыргызов, или четвертая часть коренных жителей Семиречья, вынуждены были бежать в Китай.
А в это время восстание в Тургайской степи нарастало с каждым днем. Во главе восстания стояли Амангельды Иманов и Алиби Джангильдин. Численность повстанческих отрядов в пик восстания составляла около пятидесяти тысяч человек. Амангельды Иманову (1873–1919) удалось создать боеспособную военную структуру. Повстанцы держали в осаде город Тургай, атаковали в степи царские карательные корпуса. В ноябре 1916 года отряды отошли в район Бетпаккара и до февраля совершали партизанские рейды. Здесь и встретили Февральскую революцию. Только после свержения царизма восстание в Тургайской области прекратилось.
Относительно жертв восстания точных данных нет. Но их было много. Например, по одним только судебным приговорам, утвержденным генерал-губернатором, командующим войсками Туркестанского военного округа Куропаткиным, в Туркестанском крае на 1 февраля 1917 года было приговорено к смертной казни 347 человек, к каторжным работам — 168, к тюремному заключению — 129 человек, не считая расстрелянных без суда и следствия, погибших от рук карателей.
Царский дипломат С. В. Чиркин так отзывался о деятельности генерал-губернатора Куропаткина: «Назначение 22 июля 1916 года А. Н. Куропаткина главным начальником Туркестанского края нельзя было не признать крайне своевременным и удачным. Он любил туземцев, был доступен для них и внимательно входил во все их нужды, зная хорошо их быт. Менее чем через два месяца по прибытии в Ташкент рядом легких мер при посредстве преданных ему влиятельных туземцев он добился не только того, что вызванное вышеуказанными распоряжениями брожение среди населения прекратилось, но даже своевременно без ропота формировались этапные тыловые рабочие отряды и отправлялись на фронт».
В других регионах деятельность администрации была не менее жесткой.
Например, по документальным свидетельствам, военный губернатор Семиречья генерал Фольбаум, предвидя неминуемость восстания в Северном Кыргызстане, заблаговременно направил военные отряды на перевалы и заблокировал путь в Китай. Карательным войскам был дан приказ — никого не щадить. Хорошо вооруженные формирования не жалели никого, убивали детей, женщин, стариков, отбивали скот. Практически все ущелья и перевалы были устланы трупами убитых людей и животных. В результате от голода и холода на горных перевалах погибли, по приблизительным данным, около 150 тысяч человек.
Газета «Манчестер гардиан» писала 28 ноября 1917 года: