Наступила весна. Ахат стал уговаривать отца переехать в аул, объясняя свою настойчивость беспокойством за его здоровье. Напомнил, что народу приходится теперь трудно, что сам он тоже находится под следствием.
Шакарим вроде бы согласился. Стали готовиться к отъезду. Но в этот момент привезли повестку, в которой Ахату было предписано явиться в суд 29 мая.
Из воспоминаний Ахата:
«Чтобы отец не беспокоился, я рассказал ему о суде.
— Зимой следователь вызывал меня один раз. Тогда я познакомился со своим делом. Думаю, меня скоро освободят.
Отец рассмеялся:
— Откуда ты можешь знать?
Я сказал:
— Меня обвиняют в неуплате налога по мясу, шерсти, денег за семенную пшеницу. А по правде, я не должен отчитываться, куда дел свой скот. И еще, налог должен учитывать количество скота. А у меня не хватит скота, чтобы расплатиться даже по выписанному мне аульным советом налогу. Наложили бездумно. Недостающий скот я не продал на базаре, а сдал, как они приказали, в кооперацию, есть справка. Часть съели, часть пустили на одежду. Поэтому меня не должны судить.
Отец сказал:
— Сынок, ты узко мыслишь, этого надо всегда остерегаться. По-моему, на сей раз тебя засудят. Время сейчас неспокойное. Тебя смоет волной. Это временно. Самое главное — пережить бурю. Как ее перенести? Как пройти, чтобы не сломаться и остаться честным? Это временный поток, неверный шаг назад, ошибочное отступление. Страдают такие, как ты, люди. Только выдержав страдания в этом отступлении, поняв положение дел, человек сможет пройти вперед, не изменяя честному пути. Человек, не думающий о будущем, идущий на разные уловки и ухищрения, нечистый на руку, продающий совесть, очернивший невинного, становится презренным. Сторонись этого! Жди другого времени, улучшения и просветления, не забывая, что честь неистребима! Когда на человека наваливается беда, он думает, что дальше незачем жить. Но это — бессилие, незнание законов жизни, потеря самого себя. Жизнь со временем меняется, улучшается. Общество тоже. Человек ошибается, если печалится раньше, чем на него наваливаются трудности. В таком случае он не видит будущего, теряет свое счастье. Человек набирается опыта из прошлого. Если он заглянет в прошлое, сравнит со своей жизнью, то ясно увидит, что ожидает его впереди, — так закончил речь отец».
Шакарим пошел провожать сына. Подъехали к реке Барлыбай, она вышла из берегов, бурлила и пенилась. Вода приходилась лошади выше груди. Перед тем как переправляться, Ахат выслушал последнее наставление.
«Отец сказал:
— Выражу два пожелания, запомни навсегда. Среди моих детей ты был самым вспыльчивым, не слушал, что говорили, злился. Причина, по большому счету, в том, что ты вырос на руках Мауен. Она делала все, что ты требовал. Никому не позволяла слова сказать против тебя. Рядом с Мауен ты никого не слушал, делал, что хотел, был шалуном. Казахи говорят: «Злость — враг, а разум — друг, так к разуму и прибавляй разум». Даже зная, что в злости нет ничего хорошего, человек не может отвыкнуть от нее, потому что она превращается в привычку. Привычка — часть тебя. Но сильный человек легко победит вредные привычки. Кто следит за собой, может исправить свои недостатки. Я прошу у тебя — избавься от вспыльчивости, раздражительности и злопамятности, которые есть у тебя, сынок!
А второе пожелание всегда держи в голове, вникни в него, храни в сердце. С человеком может случиться всякое. Ради того, чтобы жить, он может поставить другого человека в тяжелое положение. Сторонись того, чтобы предать кого-то, принести его в жертву, думая только о том, чтобы остаться живым, здоровым или избавиться от мучений! Это путь не человека, а животного. Чем так жить, лучше умереть. Поступивший так человек не одного себя лишит достоинства, он очернит и опозорит честь отца и матери. Плохому человеку всегда ведь говорят: «Свинья, что ли, тебя воспитала?» И кого свиньей называют?
Если продашь человека, тебя проклянут духи предков или я сам, если буду жив!
Говорю об этом вот почему. Я уже сказал, что подобное вполне может случиться. Так не теряй имя человека! Это мое последнее пожелание».
Это был последний разговор сына с отцом.
Ахат был арестован в день суда, 29 мая, за мясо и шерсть, которые якобы недодал государству. Вышел из семипалатинской тюрьмы только в 1932 году. Спасаясь от репрессий, уехал на юг, учительствовал в южных областях республики. В 1937 году был арестован как сын врага народа и отправлен в Сибирь. И только в 1939 году был освобожден из Бурлага (Буреинского железнодорожного исправительно-трудового лагеря).
А тем временем лишенные средств к существованию, охваченные ужасом, голодные жители казахской степи метались в привычных пределах существования, не зная, что теперь предпринять.
То в одном районе, то в другом вспыхивали очаги гнева. Весной 1930 года волнениями были охвачены почти все регионы Средней Азии и Казахской АССР. Отдельные всполохи превратились в массовые проявления недовольства в Семипалатинском и Алма-Атинском округах. Сотрудники ГПУ действовали решительно, быстро подавляя начавшиеся волнения. Так было весной 1930 года в Абралинском, Чингистауском, Чубартауском районах. Недовольные аулы окружались со всех сторон сотрудниками ОГПУ. Дальше чекисты действовали по обстоятельствам: арестовывали, отнимали имущество, убивали, отправляли под суд «тройки» ОГПУ — внесудебного органа, изобретенного властью: три человека имели право приговаривать к любой мере уголовного наказания, в том числе к расстрелу.
В период с 1922 по 1933 год за сопротивление властям и попытки скрыть шерсть, мясо, зерно от заготовок было осуждено более 33 тысяч человек.
В числе осужденных должен был быть и сорокасемилетний Гафур. Но он так и не дождался решения суда. По словам работников семипалатинской тюрьмы, 6 июля 1930 года Гафур перерезал себе горло и умер. Это весьма подозрительная версия, но подтвердить или опровергнуть ее трудно ввиду отсутствия каких-либо свидетельств.
Шакарим приехать на похороны не успел. Ему ничего не оставалось, как поверить в версию властей о самоубийстве. В трагической балладе, посвященной сыну, он писал: