Весь год после смерти сына Шакарим провел в трауре. Посвящал ему стихи, видел во сне, горестно оплакивая вечерами и ночами, как тридцать пять лет назад Абай оплакивал безутешно сына Абдрахмана.
Смерть Гафура стала трагедией для семьи Шакарима. Но прошла незамеченной на фоне сплошных страданий, накрывших кочевое общество. Голод, холод, болезни пришли в каждую казахскую семью. Смерть стала делом заурядным. Казахское кочевье подошло к последней своей стоянке.
Восстание в Чингистау
Наступил 1931 год. Это сейчас может показаться, что год тянулся бесконечно, как столетие. Но для Шакарима дни летели быстро, как действие трагедии, которое всегда ведет к смерти.
Последняя зима в жизни поэта была тяжелой, он провел ее, верный своим принципам, в Саят-кора. Перебивался остатками съестных припасов, голодал, сильно исхудал. В январе он получил письмо от писателя Сабита Муканова (1900–1973), главного редактора Казахского государственного издательства. Коллега выражал желание помочь с изданием его трудов, просил выслать рукописи для публикации. Поэт охотно откликнулся на просьбу. Печатание произведений было делом хлопотным, до сих пор он издавал книги почти всегда за свои деньги.
Конечно, можно сказать, что он счастливый творец по сравнению с Абаем, при жизни которого были напечатаны лишь несколько его стихов. Шакарим же издавал поэмы, поэтические переводы, стихи отдельными книгами, сборниками, публиковал и в периодических изданиях, напечатал историческую книгу. Но все же большая часть стихов оставалась неопубликованной. Хотелось напечатать и прозаические сочинения. При советской власти издавать книги по своему желанию за свои деньги было уже невозможно, кажы знал об этом. Издательства и типографии были взяты под полный контроль власти, нужно было разрешение политических руководителей. Вот почему он обрадовался предложению Сабита Муканова, который по должности имел, надо полагать, возможность напечатать его произведения.
Отобрал часть неопубликованных вещей, написал письмо, фрагменты которого уже приводились. Получилось краткое подведение итогов творческой деятельности.
«Дорогой друг Сабит!
Только сейчас получил Ваше письмо, написанное 11 декабря. Пишу второпях, чтобы отправить это письмо с человеком, отбывающим в Аягуз. Высылаю малую толику из того, что имею на руках. Это: «Сад подснежников», «Сказ о Нартайлаке», «Молодость и старость», «Написанное в 32 года», ‘Как я спорил и проиграл юноше». Поскольку у меня нет средств, денег, отправляю с припиской, что почтовые расходы Вы оплатите сами.
Напечатанные ранее на мои средства 1000 экземпляров «Зеркало казахов», «Енлик и Кебек», «Калкаман и Мамыр» я раздал людям.
На днях нашел утерянную часть «Родословной…». Поскольку в прежнем издании были опечатки, пропущенные слова, сейчас, посадив за дело детей, занимаюсь переписыванием и исправлениями…
У меня есть роман «Сказ о подлинном счастье», который следовало бы переделать в пьесу. Хоть он и существует, отправить не могу, переписав черновой вариант, поскольку он для постороннего глаза не читаем.
Кроме того, несколько лет назад в Семипалатинске была напечатана переведенная мною на казахский язык в стихах повесть Пушкина «Дубровский». Рукопись осталась дома, поэтому не могу переслать ее с человеком.
Помимо этого, у меня есть другие переводы и стихи. Я их не выпускал, во-первых, из-за того, что плотно со временем, во-вторых, как полагал, власть, обвиняя в «увлечении вопросом объективного рассуждения», не разрешит печатать стихи, которые с сорока пяти лет стали писаться мною с философским уклоном. Да и распространять в народе их было трудно, потому что они были о тайне души, тайне создания, о том, что все в мире несовершенно, а также о религии…
Еще одна просьба. Не могли бы Вы в случае публикации любой моей вещи выслать по пятьдесят экземпляров каждой за счет издательства. Чтобы оставить память детям, друзьям.
Будет правильно, если все они будут опубликованы под именем «Мутылган» («Забытый»).
Добавлю, что некоторые мои стихи не ложатся под музыку старинных казахских стихов-жыров. Для каждого есть своя, придуманная мною, мелодия (мотив). Мелодию в письме объяснить невозможно. А чтобы самому приехать разъяснить, мешает темнота кое-кого из местных органов власти, отсутствие денег на руках да личной свободы.
…Если ничего не получится с публикацией, верните мне все рукописи.
Прощайте! Будьте счастливы.
Мутылган (Шакарим Кудайбердыулы)».
Письмо датировано 3 февраля 1931 года.
3 декабря 1969 года, спустя десять лет после реабилитации поэта, в Институте литературы и искусств имени Мухтара Ауэзова состоялась встреча по поводу издания сочинений Шакарима. Присутствовали Сабит Муканов, Габит Мусрепов, Абдильда Тажибаев, Муслим Базарбаев, Ыскак Дуйсенбаев, Серик Кирабаев, Абдижамил Нурпеисов, другие поэты и писатели. Сабит Муканов гордо объявил собранию: «Шакарим никому из казахов не писал писем, одному мне прислал письмо. Это письмо у меня, в нем он привел много своих мнений — каких придерживается принципов, чем занят, когда были написаны его сочинения. В письме много ценного. Оно как обзор писательского пути».
Однако тогда, в 1931 году, получив письмо от кажы, ничего из посланного ему Сабит Муканов так и не издал. Как и предполагал Шакарим, власть не могла допустить печатание суждений, не укладывающихся в рамки новой советской идеологии.
Весна 1931 года принесла небывалый голод в казахскую степь. Голодные люди поедали дикий лук, голубей, кошек. В Алма-Ату, столицу Казахской АССР с 1927 года, стали поступать сведения о голоде, однако местные власти игнорировали их и лишь ужесточали административный нажим. Казахам запрещалось покидать свои аулы. Всех, кто снимался с мест, квалифицировали как «банду». Сотрудники ОГПУ и милиционеры догоняли ослушников и поступали с ними как с «бандой». То есть обкладывали со всех сторон и стреляли в безоружных людей, принуждая сдаться.
Никогда прежде за всю историю народ не лишался в одночасье скота в таком массовом порядке. Бывали бескормицы, случались засухи, нападали враги, изгоняли с мест постоянного кочевания. Но всегда при таких напастях народ имел возможность восстановить поголовье скота, вернуть утраченное благоденствие и кочевую вольницу.