Несмотря на свои семьдесят пять лет, бабушка еще была не безразлична к красивой одежде. Я помнил, как она любила наряжаться в свои сравнительно лучшие годы. Теперь она зависела от детей, не имела возможности выбирать по вкусу, — что дарили, то и носила.
Я уезжал учиться. Родственники и их бесчисленное потомство всех возрастов и ростов пришли провожать. Заполнив двор, галдели, желали мне доехать целым и невредимым.
Последней меня обняла бабушка. Я ощутил ее маленькие, иссушенные кости. Она заплакала, я шутя поднял ее, чтобы приободрить, — весила она не больше куколки. Широкое платье и высокий головной убор, какой она носила еще в молодости, делали ее еще моложе, и я этим обманывался.
Глядя на нее, не верилось, что эта бабушка, которая долго со мной возилась, носила на спине, спасая от наводнения; не верилось, что когда-то я был сильно к ней привязан, но с годами отошел, оставил в одиночестве, как и другие внуки в свою очередь.
Надо было сделать ей что-нибудь приятное.
— Закажи, что хочешь, я привезу, — сказал я.
Она еле вымолвила:
— Джан…. — и снова расстроилась.
— Ты не стесняйся, говори!
— В больших благородных городах, наверное, много хороших красивых платков… — начала она нерешительно.
— Я привезу, только скажи какой?
— Хорошо бы шерстяной, с кистями, чтобы цвет имел зеленый или голубой, чтобы на нем были яркие алые цветы…
Она взахлеб перечислила все качества платка, одно за другим, даже представлять красивую вещь доставляло ей удовольствие. Глаза засветились, плечи выпрямились, появилось даже немного кокетства, но вдруг опомнилась и боязливо взглянула на меня постаревшими глазами: не далеко ли зашла?
— Ты особо не торопись, когда попадется, тогда и купишь».
— Хорошо.
— А деньги я потом тебе отдам.
Я обиженно взглянул на нее.
— Хорошо, верблюжонок, поезжай с богом, — быстро согласилась она. Но подарок я обещал, находясь под воздействием особого чувства, и как только оказался в городе, у меня появились другие интересы, другие заботы. И все же обещание где-то во мне жило и время от времени давало знать о себе легким беспокойством.
Иногда мне случалось заходить в универмаги по разным причинам, но подняться этажом выше, в отдел платков, ленился. Купить было на что, а все же не решался, успокаивал себя тем, что до каникул еще далеко, еще успеется.
Зимой не поехал. Так отложил покупку до лета. Когда началась беготня перед отъездом, обнаружил: если куплю шаль, на билет не останется. Я взял билет, занял денег у знакомого и поехал в универмаг. Такого платка, как просила бабушка, не оказалось.
Всю дорогу было неловко: как я появлюсь перед ней? Старушка спешила мне навстречу, опираясь на посох. Все время я чувствовал на себе ее ласковый взгляд и не мог прямо смотреть ей в глаза, боясь встретить в них радостное ожидание подарка, которое сменилось бы разочарованием.
Особенно неловко было открывать чемодан, раздавать гостинцы, прибежавшим детям. Мне стало стыдно за свою мелочность, малодушие. Я подошел и вручил ей обыкновенный кошелек из кожзаменителя. Право, подарка более глупого нельзя было придумать. Да и купил я его, имея в виду вовсе не ее.
Она обрадовалась, слезы потекли по морщинам. Я пробубнил что-то насчет платка, оправдываясь и в то же время давая понять, что не забыл. В начале она не поняла, потом догадалась, о чем я.
— Ну что ты, главный подарок для меня ты сам. Пока жива, еще раз тебя увидела, много ли старухе надо!
Я почувствовал облегчение: значит, не помнила, не думала все время о платке (все время думал о платке я), ведь она же и не просила непременно в этот раз!
Потом о своем обещании я вспоминал все реже, отвлеченнее. Приближались каникулы. Как-то вечером вернулся в общежитие. Почему-то перед глазами стояла бабушка: видел ее маленькой девочкой, невестой, старухой, идущей вдаль, горбясь…
Утром я обошел все магазины и достал точно такой, как она хотела: с длинными кистями, с алыми цветами на голубом фоне — большой шерстяной платок. Но не мог успокоиться, пока в тот же день не улетел домой. Я торопился, мысленно подгонял самолет, так не терпелось быстрее вручить. Шаль я держал на коленях, словно бабушка ее уже сто лет носила.
Вышла встречать меня, как обычно, вся улица, взрослые и дети, и как будто не все. Шли навстречу, как и прежде, но словно не так. И улыбались мне как обычно, но как-то сдержаннее.
Согнутая старушка не ковыляла среди них, опираясь на свой посох. И дети ее не обгоняли.