Что это, как не прообраз потрясающего рассказа «Сентенция», написанного в 1965 году, — где «шеллачная пластинка кружилась и шипела, кружился сам пень, заведенный на все свои триста кругов, как тугая пружина, закрученная на целых триста лет…»?
Как могли сосуществовать журналистские тексты с замыслами «Колымских рассказов» — неведомая история. Но работа над рассказами никогда не прекращалась. Тот же 1959 год отмечен у Шаламова огромным взлетом — «Тифозный карантин», «Сука Тамара», «Красный крест», «Последний бой майора Пугачева», «Необращенный» и другие важнейшие для него рассказы появились именно тогда, в самую обманчивую эпоху.
Лишь 1961 год внес некоторую ясность в его положение и в положение страны. В этом году был издан первый сборник стихов Шаламова «Огниво» («сдано в набор 4 октября 1960 г., подписано в печать 9 января 1961 г.» — немаловажные детали, как и тираж — две тысячи экземпляров, по тем временам нижайший, и цена книжки — десять копеек…). Но это было для него огромным прорывом, потому что наконец хоть что-то и как-то издали и книга получила отзывы уважаемых им людей (Б. Слуцкого, В. Инбер и др.). Он начал снова расправлять плечи.
Еще более важным событием этого года стало для него решение XXII съезда КПСС с его четкими и недвусмысленными формулировками: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребление властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия периода культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И. Ленина» («Правда» от 31 октября 1961 года).
Прямых откликов Шаламова на это событие не сохранилось. Однако лучше всего о его восприятии новой для него эпохи — со всеми ее ломками и надсадами, отдававшимися на его хребте, но и с надеждами — говорит поздняя дневниковая запись: «28 октября 1971 года. Был на могиле Хрущева. Постоял пять минут без шапки… Три великих дела сделал Хрущев: 1) возвратил и реабилитировал, пусть посмертно, миллионы, 2) разоблачение Сталина, 3) атомное противостояние 1961 года. Он был хозяином Кубы, но вовремя…»[55]
Глава четырнадцатая.
О СВОБОДНОЙ ВОДЕ, БЕЗ ЛЕДОКОЛОВ. НАЧАЛО СПОРА С А. СОЛЖЕНИЦЫНЫМ
Литературная борьба и литературное соперничество всегда присутствовали в подлунном мире, но в российской жизни они издавна приобрели особые свойства. Русская литература в силу исторических обстоятельств еще в XIX веке стала представлять собой не только род общественной трибуны, но и, используя выражение Достоевского, — «поле битвы за сердца людей».
Никогда, пожалуй, эта битва не приобретала такой остроты и исторической значимости, как в литературе послесталинского периода. Борьба шла прежде всего за максимальный уровень правды о пережитой трагедии. С другой стороны, каждый писатель в своих произведениях вольно или невольно выражал политическое отношение к прошлому, его истокам и причинам, а это отношение у разных авторов было подчас диаметрально противоположным и несовместимым друг с другом. (В чем мы убедимся на примере Шаламова и Солженицына.) Третий важнейший фактор, начавший играть все более возрастающую роль в ходе хрущевской оттепели и после нее, — мировое общественное мнение и пропагандистское манипулирование им в условиях холодной войны.
«Брожению умов» в СССР в 1950—1970-е годы, несомненно, способствовала крайне непоследовательная, противоречивая и далекая от политического рационализма позиция власти по отношению к оценке личности и деятельности И.В. Сталина. Она проявлялась не только в постоянно менявшихся настроениях главного инициатора антисталинской кампании Н.С. Хрущева, но и в настроениях всей партийно-государственной элиты (включавшей в себя мощную просталинскую и относительно слабую антисталинскую группировки), так и не давшей за время своего пребывания у власти адекватного ответа на вопросы, глубоко волновавшие все советское общество: что же действительно произошло со страной в период с середины 1920-х — начала 1950-х годов? Было ли это вынужденным отступлением от идеалов социализма из-за чрезвычайных внешних и внутренних обстоятельств, необходимости в короткий срок преодолеть историческую отсталость страны или результатом порочной политической стратегии Сталина? Сколько погибло, каковы реальные масштабы репрессий? Являлись ли репрессии только выражением «злой воли» всесильного вождя или причины их глубже? В какой мере за стратегию и преступления Сталина несет ответственность партия и ее существующий аппарат?
55
Шаламовский сборник Вып. 2. Вологда, 1997. С. 46. Последняя запись оборвана, однако смысл ее угадывается: Шаламов одобряет то, что Хрущев «вовремя» вышел из кубинского кризиса, поставившего мир на грань ядерной войны.