Последнее слово она произнесла тихо и будто удивленно. Казалось, столь длинная, страстная речь вконец вымотала Любу. Девушка сникла, ссутулилась, опустила голову. Таранов застонал.
— Значит, выброшенный на улицу, я не нужен даже тебе... — выдохнул Сашка безнадежно. — Даже тебе, самому близкому теперь и дорогому для меня человеку... Конечно... Женщине нужен мужик. А я? Кто я? Чуть-чуть больше, чем никто... — вспомнил он Ингу.
— Не говори так, Саня. Извини меня. И постарайся понять, — произнесла Люба устало. — Я еще не готова...
— Это я не готов, — перебил Сашка. — Я должен подготовиться. Должен. И я подготовлюсь! — добавил он с угрозой.
Люба не поняла, что имеет в виду Таранов, но переспрашивать не стала. И не раз жалела потом об этом.
Глава 12
Любу повысили по службе: из корректоров произвели в редакторы рекламного отдела типографии. Девушка стала больше зарабатывать; правда, ей теперь приходилось порой задерживаться на работе. Поэтому Сашка взял за правило встречать Любу по вечерам у ворот ее учреждения: что-то неуловимо тревожило Таранова последнее время, он постоянно ощущал какое-то беспокойство, неуютность существования. Чем вызвано это чувство, Сашка не понимал, но оно не оставляло его, и Таранов ежедневно в определенный час занимал свой пост вблизи типографской проходной.
Сегодня Люба задерживалась дольше обычного. Темнело. Сашка поеживался от вечернего осеннего холода и нараставшего волнения. Наконец Люба появилась.
— Что так долго? — буркнул Таранов. — Я извелся весь...
— А... — махнула рукой девушка. — Звонок был какой-то странный. Позвонила баба, экзальтированная такая напористая. Говорит, хочу у вас рекламный буклет заказать. И описывает, какой именно. По описанию получается буклетик на очень крупную сумму. И тираж она назвала приличный. И срочно ей, а за срочность — дополнительная плата. Я ей все это объяснила, она орет: на деньги мне плевать, любые заплачу, только сделать надо как можно быстрее. Сейчас, мол, приеду, дождитесь, мол, обязательно. А уже конец рабочего дня. Но не могу же я подводить руководство, ценную клиентку упускать. Ну и прождала ее два часа, как дура. Она небось и не собиралась приезжать. Разыграла. Извини, Сань, что я тебя дотемна здесь продержала. Замерз?
— Ерунда, — улыбнулся Таранов. — Я хотел позвонить тебе, узнать, почему задержалась, да жетончиком не запасся. Не подсуетился вовремя, вот и нервничал. Сам виноват.
К станции метро вела длинная, с обеих сторон стиснутая автотрассами аллея. В обычное время она бывала достаточно оживленной: люди возвращались с работы. Сейчас же аллея пустовала и даже машин поблизости от нее не наблюдалось.
Вступив на аллею, Сашка достал сигареты.
— Будешь? — спросил он Любу.
— Давай, — кивнула девушка. — Давно не курила, все клиентку ждала, от телефона отойти боялась.
Некоторое время они шли молча, разгоняя сгущающиеся сумерки алыми сигаретными огоньками.
— Ерунда все, наверное... — произнес вдруг Таранов.
— Что ерунда? — удивилась Люба.
— Да предчувствия мои... Мне все кажется, что мои несчастья не кончились. Что впереди ждет какое-то продолжение... Чушь, конечно, кому я теперь нужен?
— Мне... — отозвалась девушка тихо.
— Любка, кончай валять дурака! — заявил Сашка решительно. — Выходи за меня замуж по-настоящему. Хватит нам... пионеров изображать.
— Нет, Саша, — глухо произнесла Люба после недолгой паузы. — Нет. Не сейчас. Сейчас не могу.
— Но почему?!
— Не любишь ты меня, я чувствую. Может, я тебе нравлюсь, влеку. Но не любишь. Просто хочешь за что-то зацепиться в жизни. Найти суррогатную Ингу, суррогатную семью. А потом возненавидишь меня, ибо я — не Инга, а моя квартира — не та, где ты родился. Будешь чувствовать фальшивку, будешь злиться... И виноватой, крайней окажусь я. Не хочу.
— Люба, ты ошибаешься, — сказал Сашка очень серьезно. — Я словно прозрел за последнее время. И понял: не Инга мне всегда была нужна, а ты...
— Пойми, Саша, ты сейчас слишком подавлен, пришиблен. Поэтому тянешься к тому, что легче взять. Ко мне. Так нельзя. Я ведь живая, у меня тоже есть гордость. Встань сначала на ноги, стань опять самим собой. Верни себе чувство самоадекватности, избавься от комплекса, вызванного травмой... Вот тогда и решай. Вот тогда, если ты позовешь меня, почувствуешь, что я нужна тебе, я вся твоя. А теперь... Не хочу платной любви!
— Ты жестока...
— Нет. И ты это поймешь... со временем.
Мимо них по проезжей части почти неслышно прошелестел автомобиль. Он остановился метрах в десяти от неторопливо идущей пары. Из машины вылез плечистый парень с фигурой атлета. Что-то знакомое почудилось Таранову в этой фигуре. Парень осмотрелся по сторонам и двинулся навстречу Сашке с Любой.
— Земляк, закурить не угостишь'? — произнес он, приближаясь.
Голос парня тоже показался Таранову знакомым, но толком разглядеть мужика Сашка не мог: закат светил тому в спину. Таранов достал пачку сигарет, вытащил одну, подал.
— Спасибо! — Парень протянул свою руку навстречу Сашкиной. Тотчас струя жидкости ударила в лицо Таранову. Сашка судорожно схватил ртом воздух. В глазах все поплыло. Уже падая, он успел заметить, как Люба. скошенная такой же струей, валится на руки атлету. После наступила темнота.
Глава 13
Очнувшись, Сашка долго не мог понять, где находится. Помещение напоминало подвал: глухой кирпичный склеп без окон, и только высоко под потолком виднелась отдушина. Освещалась комната электричеством; достаточно яркий, но какой-то сортирно-желтый свет лампочек придавал каменному мешку еще более мрачный вид.
Сашка рывком приподнялся, сел. Он сидел на широкой деревянной лежанке, покрытой сверху матрасом. Таранов осмотрелся.
Напротив возвышались три мощные мужские фигуры. Сашка сразу узнал Семена. Приглядевшись, узнал и двух других: это были Мишка Толстолобов и Борька Клямкин. Все трое гнусно ухмылялись.
— Зачем ты притащил меня сюда? — крикнул Сашка, с ненавистью глядя в глаза Юрьеву. — Ты же получил все, что хотел! Мы в расчете! Ты дал слово! Сам говорил: бросаться словами — не по вашим понятиям! Говорил?!
— Да, я дал слово, — усмехнулся Семен. — Но какое? Не сажать тебя. Я тебя и не посадил, ты на свободе. А больше никаких слов я не давал. Так или не так? — Словно ища поддержки, он обернулся к своим спутникам, стоявшим чуть сзади.
Сашка заскрипел зубами, сжал кулаки. Ответить было нечего.
Бандиты глумливо разглядывали кипевшего бессильной яростью парня. Осознав, что беспомощен, что выглядит смешно и жалко, Сашка заставил себя успокоиться, поднял на Семена угрюмые глаза.
— Ладно, чего еще тебе от меня надо? — спросил он устало. — Вроде высосал всего... Чего надо-то?
Лицо Юрьева стало каменным.
— Ты, чмошник, изувечил моих ребят! — сказал он жестко. — Мишке пробил голову, а Борьке вообще фотографию попортил. Такого мы не прощаем. Что с тобой делать? Ребра переломать? Так ты нюни распустишь, к ментам побежишь, а мне сейчас лишние заморочки с ментами ни к чему. Хотели тебя отпетушить, но ты не блатной, не кавказец, подмоешься и будешь жить дальше как ни в чем не бывало. Фраер, тьфу! Тогда мы решили, что тебе особенно приятно будет поделиться с нами твоей новоявленной невестой!
По знаку Семена бандиты расступились. Сашка увидел Любу. Абсолютно голую, ее распяли на скамейке. Руки Любы, вытянутые за головой, привязаны к толстой стальной трубе, проходившей вдоль дальней стены помещения. Ноги девушки, задранные вверх и согнутые в коленях, прикрутили к двум вертикальным металлическим штангам, между которыми стояло ее «прокрустово ложе», — эти штанги выходили из пола комнаты и уходили в потолок. Рот Любы был залеплен широким пластырем, и она могла только испуганно таращить глаза.