что не я, дескать, был там, а некто,
а несёт он реально не факт.
Но, отнюдь, не добился эффекта.
Говорю, что не то и не сё,
и что белые тапки не в моде.
Попугаисто долбит своё,
оболгавши меня при народе.
Толковище заходит в тупик,
доканала словесная драка,
а урод лишь зудит и тупит.
И пришлось его тапком однако.
Экстаз
Как сладок этот миг!
Его очарованье,
Померкшее сознанье,
Когда весь мир … Что мир?!
— все мирозданье,
Ты с милой делишь на двоих!
Прекрасен и страшен
Экстазом ураганным
И взрывом долгожданным,
Сияньем молний!
Лежа пред экраном,
Слились в едином вопле:
— ГО-О-ОЛ!!!
Моя жёнушка к весне ...
Моя женушка к весне
Завела собачку.
Это просто в пику мне —
Мне хотелось тачку.
Масть, окрас и даже рост,
Ушки вверх — рогаткой —
Ну, овчарка! Только хвост
Вывернут девяткой.
Мы за младших, знаю я,
Завсегда в ответе,
Но зачем же, как меня,
Пса назвали Петей?!
Он пометил все вокруг
Портвешком собачьим,
Облизал всех местных сук
И извел их плачем.
По ночам же, сукин сын,
Тянет одеяло
С моей женщины, вот блин!
Сучек ему мало.
Я к жене крадусь в постель:
В праве — не невеста.
А она мне: — Цыц, кобель,
Марш к себе на место.
Долго я терпел и ждал.
Стал характер тверже.
В день защитника слинял
К временной дублерше.
Март начался — тезка мой
Отдан на стоянку.
Я же с собственной женой
Вновь делю лежанку.
Вроде наступил покой,
Не воняет калом,
Но тревожит, что весной
Праздников навалом.
Близко-близко день подруг,
Следом праздник смеха.
Веселятся все вокруг.
В мае сплошь потеха.
Только слышу ночью вой —
Горько жёнка плачет.
Не иначе как весной
В дом козла притащит.
Кругосветка
Рву я брачные обузы
на призыв всеядной музы.
Убегая от гастрита,
в глубь безбрежного корыта
сигану с балкона пузом.
До Урала по-собачьи,
высоко корму отклячив
наподобие арбуза,
рою в стиле Лаперуза.
За Уралом невезуха —
плыть тайгой — сплошная мука:
гнус, медведи, мошкара.
Перейти на кроль пора.
Обдеру о корни брюхо.
Волны гнать — не привыкать,
так, чтоб тигру не догнать.
А то ведь какая штука —
так сырым сожрут, как Кука.
Вот и кромка океана.
Я тропою Магелана
по пластунски всю страну!
Курс — Америка, по дну.
Ждет меня Капакабана.
Не Колумб я, не надейся,
чтоб нарваться на индейцев.
Доползу, сгрызу банан
и скорей смотреть канкан.
Кругосветка позади,
Греет орден на груди.
Памятные строки
* * *
Кто уголок тот у пивной не знает —
"Ночь, улица, фонарь, аптека"?
Сказал алкаш, из лужи выползая:
"Не знает тот, кто Блока не читает.
А место всё же красит человека!"
* * *
Что за зима? — сплошная слякоть.
Судьба моя с существенным изъяном.
"Февраль. Достать чернил и плакать":
За что же назван я Касьяном?!
* * *
Рискнул он ипотеку взять,
толкнулся в банковские двери.
Теперь бомжует на панели.
"Умом Россию не понять",
и он, дурак, решил поверить.
* * *
Таланта нет до неприличия,
ни вкуса и ни слога нет,
но повторяет он привычно:
"Высокое косноязычье
Тебе даруется, поэт".
* * *
Когда прогресс творить неймётся,
за дело правое страдать,
в порыве праведных эмоций
начальство словом пригвождать,
"нам не дано предугадать,
как наше слово отзовётся"
* * *
Сушим мозг свой в инете, витии,
то, что видим мы, то и поём,
полыхаем глагольным огнём ...
"Дураков не убавим в России,
а на умных тоску наведём".
* * *
В грязи Болотной чавкает столица,
и вонь болотная разносится окрест.
"И снова бой! Покой нам только снится ..."
России суждено нести раздрая крест.
Блаженство
Скажи мне, друг, чем вдохновение
отлично от простого вожделения?
И там, и там желания бурлят,
реализации хотят.
И вдохновение, и плотский зуд
чудесные мгновения несут.
Отсюда вывод вытекает:
в блаженстве тот, кто сочиняет.
Играть в экспромтах и стихах
одно лишь удовольствие.
Приходится держать себя в руках
и сохранять спокойствие.
Поэзия кулинарии
Для графомана нет мучительней процесса,
Чем поиск тем, чтоб зуд унять души.
Ведь истоптали всё поэты, поэтессы,
И в темах не найти глуши.
И вдруг толчок, меня как осенило!
Нехоженые тропы есть:
Вот в кулинарии божественная сила.
Одну любовь ей можно предпочесть.
Я в классиках копался тщетно,
Надеясь отыскать хоть что-нибудь про снедь.
Увы, несовместимость явная заметна:
Писать стихи и есть хотеть.
Я классиков закрыл, не солоно хлебавши,
И понял: подымать МНЕ эту целину.
Ведь я пишу поемши, но не спамши,
Неся за графоманство тяжкую вину.
И чтоб восполнить сей в поэзии пробел,
Я гастрономию воспел.
Монолог кота
Март позади. Что не угомониться
и ратных ран не зализать?
Нет, кисок морды (тьфу ты, лица)
ночами не дают мне спать.
Я в мае подкатил к сибирской кротко:
так мол и так, одних кровей.
Июль — ангорская красотка,
как зной не паханных полей!
Потом пошло: бобтейл, шартрез, сиамки.
За ними пикси-боб, кимрик ...
Короче, протянул бы лапки,
но я ведь к трудностям привык.
Вот так кляну, посыпав шерсть золою,
годичных циклов маяту.
Наступит март — опять завою,
как и положено коту.
Командированный
В клетушке меблированной,
Чуть пьян и трезв отчасти,
Сижу командированный,
Вчерашнего во власти.
Окно полуподвальное
Под юбки лезет оком,
Устойчивость моральная
Проходит пытку шоком.
Шуршат манящим шепотом
Колготы из-под мини,
Зовут каблучным цокотом
Не женщины — богини!
Устойчивость моральная
Сильней подвальной страсти,
Душа маниакальная
Вчерашнего во власти.
От жажды умирая у ручья
По Виньону
От жажды умираю у ручья …
Исток его — химкомбината лоно.
Не до питья. А чья вина? — Ничья.
А, может, чуточку Вийона.
Глаза слезит мне сероводород.
Я нос зажал и затаил дыханье.
Мосточка нет, подобен смерти брод.
И всё поэту в наказанье.
Едва сдержав негодованья стон,