========== Глава 1 “Всё начинается с…” ==========
ПРОЛОГ
— Прости меня.
— Отвяжись.
— Прости меня!
— Можешь не трудиться.
Стояла ночь. Лили в халатике стояла, обхватив себя руками, перед портретом Полной Дамы у входа в башню Гриффиндора.
— Я пришла только потому, что Мэри сказала, будто ты грозишься проторчать здесь всю ночь…
— Да. Я бы так и сделал. Я вовсе не хотел обзывать тебя грязнокровкой, это у меня просто…
— Сорвалось с языка? — В голосе Лили не было жалости. — Слишком поздно. Я много лет находила тебе оправдания. Никто из моих друзей не понимает, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты и твои дружки — Пожиратели смерти… Ты этого даже не отрицаешь. Ты даже не отрицаешь, что сам собираешься стать таким же. Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?
Стоящий перед ней парень открыл было рот, но так ничего и не сказал.
— Я больше не могу закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою.
— Нет… послушай, я не хотел…
— Обзывать меня грязнокровкой? Но ведь всех, кто родом из таких семей, ты именно так и зовешь, Северус. Почему же я должна быть исключением?
Он пытался что-то объяснить, но Лили бросила на него презрительный взгляд, повернулась и скрылась в проходе за портретом. Ни его мольбы, ни извинения не долетали до нее, и, в конце концов, он оставил бесплодные попытки. Угрюмо глядя себе под ноги, он медленно спустился по винтовой лестнице, и его шаги затихли в отдалении.
А стоящая в темном углу женщина в ночной сорочке, поверх которой был накинут халат из шотландки, печально смотрела ему в след…
Глава 1
Всё всегда начинается с чего-то. В его случае всё началось с поцелуя. Случайного, ни к чему не обязывающего поцелуя с женщиной, о которой он прежде и не помышлял. Он знал Минерву МакГонагалл большую часть своей жизни. Ему было одиннадцать, когда он впервые увидел ее в дверях Хогвартса, встречающую студентов-первогодок, высокую, статную, в развевающейся изумрудной мантии, строгую, даже немного суровую. Она ему сразу не понравилась, слишком правильным казалось ее точеное лицо, слишком колким был взгляд синих глаз.
Она никогда не выделяла его из числа других студентов, наказывая, когда того требовали обстоятельства, и поощряя, когда он того заслуживал. Для нее он был просто студентом, одним из множества. Ничем не примечательной личностью. Во всяком случае, так ему всегда казалось.
Он не имел каких-то успехов в трансфигурации, да и тяги к этому предмету у него никогда не было. В остальном они редко пересекались, разве что благодаря Джеймсу Поттеру и его шайке Мародеров. Он никогда не жаловался, не слишком веря, что декан Гриффиндора может хоть что-то изменить. Она наказывала своих студентов, снимала баллы с факультета, оставляла после уроков. Но ничего не менялось, и Северус снова и снова попадал в Больничное крыло, лелея надежды о мести. Для него она была никем. Просто лицо в веренице многих, бесцветной нитью проходящих сквозь его жизнь.
Когда он вернулся в Хогвартс в качестве преподавателя, она почти не обращала на него внимания. Словно они вновь вернулись во времена его ученичества. Вот только на этот раз его почему-то раздражали ее отстраненность, ее равнодушие по отношению к нему. Другие преподаватели относились к нему настороженно — хоть какие-то эмоции. Но профессор МакГонагалл вела себя так, словно ничего не случилось: будто бы и не был он бывшим пожирателем смерти, человеком, виновным в гибели множества людей, включая ее собственных учеников-гриффиндорцев. Казалось бы, эта принципиальная, ратовавшая за справедливость женщина первой должна была его возненавидеть. Но вместо гневных, полных презрения взглядов, каких он ожидал от нее в свой адрес, были лишь короткие фразы, иногда ненавязчивые советы как начинающему преподавателю и больше ничего. Возможно, она знала о его вине в гибели Поттеров. Да, она не могла не знать. Отчего-то Северус был уверен, что Дамблдор ей рассказал. Он частенько видел, как она покидала его кабинет поздно ночью, когда весь Хогвартс давно спал. Иногда в образе серой кошки, иногда — человека. Их со стариком объединяли тайны, но Северусу не было до них никакого дела. Он продолжал существовать в ожидании, когда его услуги понадобятся Дамблдору, ведь он дал слово. Так он надеялся искупить вину за гибель единственного близкого ему человека.
Месяцы сменяли друг друга, превращаясь в год. За ним шел другой. А Северус Снейп всё продолжал влачить свое мрачное существование в столь же мрачных подземельях замка, предпочитая больше времени проводить над котлами с зельями, чем в обществе живых людей, которые, впрочем, и сами не особо искали встречи с ним. Он не искал общества, полагая, что не имеет права на счастье или хотя бы покой. Это его наказание за ошибки. Таков его удел. Одиночество пожирало его изнутри, но он мужественно сносил свой рок, и постепенно уединенный образ жизни стал для него нормой. Он не верил в иной для себя исход. Так он сам себя наказывал.
Все изменилось на Рождество спустя пару лет после его возвращения в стены древнего замка. Северус никогда не любил этот праздник. Слишком много тепла, улыбок, подарков. Он не любил счастье, считая себя недостойным его. Но в ту ночь всё изменилось. Может, виноват пунш, который оказался слишком крепок. Может, сказалась усталость от постоянного разочарования жизнью. Но в ту ночь синие глаза отчего-то смотрели на него не холодно и отстраненно, как прежде, а с любопытством, пронзая сердце и заглядывая в душу. И на тонких изящных губах играла какая-то таинственная полуулыбка, манящая, возбуждающая желание разгадать скрывающуюся за ней тайну. И всё бы так и закончилось взглядами и полуулыбками, если бы они не остались одни. Конечно, во всем виноват пунш. А еще омела, так некстати расцветшая точно над тем местом, где они стояли. Кажется, есть такой обычай — целоваться под омелой.
Он никогда не испытывал желания поцеловать женщину почти вдвое старше себя. Ему и мысль-то такая никогда не приходила в голову. Но он поцеловал. И к его собственному удивлению она ответила на его поцелуй. Он мало кого целовал в своей жизни, но тот поцелуй он запомнил на всю жизнь. Мягкие губы, дыхание, пахнущее яблоками и вином, томный вздох удивления, дурманящий не хуже алкоголя. Ощущение теплого женского тела в его объятиях. Приятные чувства, почти стершиеся из его зачерствевшего сознания, погрузили холодный разум в смятение.
Прежде он всегда представлял Лили. Но в ту ночь он даже не вспомнил о ней. Странно. Забыть о девушке, которую он будет любить всю жизнь (почему-то он знал это совершенно точно). Разве могла декан Гриффиндора затмить собой Лили Эванс? Его Лили?
Он гнал эту мысль прочь, всякий раз, когда перед глазами появлялась синева морских глубин, теплая, обволакивающая точно мягкий плед в зимнюю стужу. И так было спокойно, так тепло в ее объятиях. А потом она отстранилась, взглянув на него мягким, чуть насмешливым взглядом. И смех, добрый, кажется, чуть смущенный. И поздравление с Рождеством. Для нее это просто традиция — поцелуй под омелой. А для него? Наверное, тоже. Только почему он до сих пор не может выкинуть из головы тот вечер? Почему всякий раз, когда эта женщина оказывается рядом, он чувствует непривычное волнение, испытывая острое желание коснуться ее? Еще хотя бы раз почувствовать то тепло, то спокойствие.
Хочется верить, что с того вечера что-то изменилось в их отношениях. Теперь она позволяет себе перекинуться с ним парой дежурных фраз: о погоде, об учениках, и, кажется, смотрит на него уже не так холодно и равнодушно. Впрочем, возможно, это лишь плод его воображения. Попытка одинокого разума выдать желаемое за действительное. Но он рад и этому. На большее он и не надеется. Один лишь намек, что он не одинок, заставляла сердце в груди биться с удвоенной силой. Он больше не понимает, чего хочет. Словно душа его разделилась надвое: одна часть рвется к этим синим, словно морская бездна, глазам, желая разгадать скрывающуюся в их глубине тайну, в то время как вторая пытается удержать в памяти зеленоглазый образ рыжеволосой девушки, улыбающейся ему печальной улыбкой из зазеркалья смерти. Как же так могло случиться?