Мадам Энне захлопала в ладоши, и эхо просторной комнаты отразило и этот звук, и её требовательный тон:
— Ну-ка, встали все в позицию. Маэстро? — она обернулась к старичку, сидевшему у такого же старенького инструмента.
Тот кивнул, зазвучала музыка, и пары закружились под звонкий счёт мадам.
— Раз-два-три! Раз-два-три! Спину прогнуть! Раз-два-три! Подбородочек выше!
Правда, юноши в парах были намного младше и сильно ниже, чем девицы, смущались, краснели и оттого двигались, словно по пояс деревянные. Но Альбина на матушкины знаки, — мол, смотри, совсем детишки, куда с такими танцевать? – махнула рукой. Какая разница: высокий, низкий, молодой или пожилой? Главное, чтобы ногами двигал. У мадам Ромашканд девушки сами должны были озаботиться поиском пары для урока танцев.
Занятие вскоре закончилось, ученики разошлись, и мадам Энне подошла к гостям. Протянула руку к Альбине, предлагая ей встать, и оглядела её с ног до головы сквозь прищур.
– А повернитесь, мадмуазель… А теперь присядьте… А спинку выгните. Та-ак, хорошо. — Альбина послушно двигалась, как того просила наставница. — А так сможете?
Мадам Энне улыбнулась, вытянула ногу, чуть отставила её в сторону, как это умеют делать лишь танцовщицы, прогнулась. Из юбки пышной, но состоящей будто из узких полос ткани, показалась узкая ступня в туфельке на каблучке. И нога эта была... в брюках? В лосинах?
Рассматривать времени не было, Альбине пришлось показывать прогиб, но у неё не получилось, и она распрямилась со смехом:
— Не могу. Так что, не возьмете?
Она не хотела, но мысленно готова была услышать, что в ученики мадам Энне годятся только талантливые или хотя бы гибкие. Матушка замерла, прижав к груди руки, — она не знала, чего хотеть: чтобы мадам учительница отказала или чтобы согласилась, — и моргала в нерешительности.
— Ну вот ещё! Возьму, — ответила мадам Энне. — Я же не в танцовщицы вас выводить буду, а всего лишь на первый бал.
Она выпрямилась и расправила плечи, Альбина невольно повторила это движение. Мадам одобрительно улыбнулась, и было в этой улыбке и мягкость, и тепло. И доброта. Да доброта, которой, например, не то что не хватало, а вовсе не было во взгляде мадам Люси.
Альбина заметила матушкино лицо — встревоженное и растерянное. И кивнула ей. И почувствовала, что и её обычная широкая улыбка становится и мягкой, и теплой, и доброй.
Мадам Энне взяла задаток за первое занятие и велела приходить на следующий день вечером. Правда, жила она далековато от пансиона, где обитали мать и дочь, но и плата была не очень высокой, что расположило и смягчило сердце Фёклы Фроловны.
— А нужны ли специальные туфли? – спросила вдова, не в состоянии расстаться с этой мыслью.
А Альбина покосилась на платье мадам Энне, пытаясь понять, правда ли или ей показалось, что под ним таки есть узкие брючки, как в модной в этом сезоне амазонке.
— Нет, — покачала кудрями с проседью мадам. И улыбнулась, отчего увядающая кожа на её лице собралась морщинками. – Танцевать надо уметь в любой обуви или вовсе в деревянных колодках, тогда и на балу будет легко. Но стоит всё же ваши бальные туфли несколько раз надеть на занятия. Просто чтобы разносить и чтобы нога привыкла.
Мать и дочь переглянулись – какие туфли, если и с платьем вопрос ещё не решен?
— Что? – нахмурилась наставница, проследив за молчаливым переглядыванием посетительниц.
Альбина открыла было рот, чтобы сказать, что туфли будут позже, как матушка снова поторопилась:
— Нам отказали в доме наставницы не только в учителе танцев, — и жалобно моргнула.
– У вас нет портнихи? – догадалась мадам Энне, чуть повернула голову и посмотрела, словно птица, одним глазом.
Было ли это удивление или ещё что-то, Альбина не успела сообразить — матушка опять поспешно кивнула. Бывшая танцовщица вытянула губы трубочкой и прищурилась, размышляя. Потом снова искоса оглядела мать и дочь и наконец решилась:
— Есть у меня одна знакомая. Шьёт лучше королевского портного. Но...
Матушка икнула, вздрогнув всем телом. Глянула на дочь. Дочь глянула на мать, и обе – на мадам Энне.
— Только она не любит незнакомцев и… — мадам Энне замялась, — она необычная.
Альбина про себя улыбнулась – все здешние знакомые у них были необычные.
…Руки Любы замерли, и она задумалась – правильно ли, что все у неё получаются такими неординарными? Так в жизни не бывает. А потом хмыкнула и пожала плечами – почему нет? Это же её личная «шальная магия» и она что хочет, то и вытворяет. Вот и пусть будут неординарные! И танцовщицы, и портнихи, и учителя верховой езды.
Да, про берейтора не забыть бы!
И спицы вновь застучали одна о другую…
Глава 5. Там
Глава 5. Там
Как могла бы выглядеть необычная мастерица, которая «шьёт лучше королевского портного», но живет если не в трущобах, то уж точно не на центральной улице столицы? В воображении Альбины рисовалась такая же, как Энне, высокая, сухопарая женщина, немолодая, но изысканно, хоть и сдержанно одетая, принимающая в светлой остеклённой комнате-ателье, заполненной манекенами в разноцветных драпировках.
Матушка, наверное, уже ничего не представляла – она всё больше кряхтела, всё тяжелее опираясь на руку Альбины, отдувалась, будто пила пятый чайник чаю, да всё горячего и по жаре. И помалкивала.
Устала, наверное.
Альбина скосила на Фёклу Фроловну глаза. Идет-переваливается, взмокла вся, волосы ко лбу прилипли, побледнела. Да упрямая – никакого спасения!
Ведь предлагала же взять извозчика: путь хоть не долгий, но в горку и по неважной дороге — грунт, смешанный с камнями. И даже это ничего, если бы не последний дождь. Раскисшую дорогу перемесили колёса телег, она и подсохла вроде, но всё ещё вздымалась там и тут рытвинами и буграми.
Матушка же по провинциальной привычке продолжала ходить пешком, забывая, что уже не дома, что и дороги другие, и расстояния. Да и нравы в столице не те, что в их родном краю.
Небольшой замшелый домик был совсем не таким, как его себе представляла Альбина. Но она так устала, что не удивилась несовпадению. А Фёкла Фроловна хоть и молчала, но всем существом излучала только одно желание – присесть и вытянуть натруженные ноги.
На стук долго никто не открывал. И мать с дочерью, наверное, не стали бы ждать и ушли, но крылечко было в тени, и даже просто стоять на нём было приятно – каменные стены, украсившиеся снизу влажным даже на вид ковром мха, а сверху оплетенные плющом, казалось, овевали прохладой в это жаркое утро. А матушка ещё и оперлась на низенькие перильца, которые можно было с натяжкой принять за узкую лавочку, и почти блаженствовала. И уйти не захотела бы, даже если им и вовсе не открыли бы до обеда.
Но дверь всё-таки открылась, пусть и совсем нескоро. Открылась, и за ней возникла довольно высокая фигура — широкоплечая, сутулая, некрасивая. И узнать в ней женщину можно было только благодаря юбке и платку, завязанному на затылке и слегка сбившемуся на сторону. Из-под него свисала тонкая прядь волос, седых и слипшихся. И как Альбина ни приглядывалась, не могла понять, слипшихся от пота ли? Или всё же от грязи?
На лице открывшей пробивались хоть и тонкие, но отчетливые усики. Отчего лицо это казалось ещё более мужским, чем фигура. Да и в глазах с нависшими веками, в которых просматривалось полное отсутствие дружелюбия, было что-то мужское.
— Чего хотели? – спросила женщина низким трубным голосом, тоже скорее мужским. Приветливость явно не была сильной стороной этого существа.
Не поздоровавшись с усталыми путницами, спрашивать таким тоном о причине их визита? Пожалуй, Альбина не ошибется, решив, что им тут не рады. И стоило бы развернуться, подхватить матушку под локоток и уйти из этой приятной, но неприветливой тени. Но она глянула на красную, распаренную Фёклу Фроловну, которая, присев на перильце, от усталости не реагировала на грубость, глядя бездумно прямо перед собой. Ох, кажется, придется идти до конца, хотя бы для того, чтобы матушка могла передохнуть.