Швырнула под ноги мадам сломанный стек. Только после этого отвела взгляд от сверкавших бешенством глаз старухи и посмотрела на испуганных молчаливых девушек в бальных платьях и слуг, ставших свидетелями этой сцены.
— Что ж, — сказала и улыбнулась, будто закончила светскую беседу, а не потрясшую всех сцену, — кажется, пора ехать на бал? Кареты поданы.
И отряхнула руки.
Глава 9. Здесь
Глава 9. Здесь
На следующее утро она проснулась, полная решимости и азарта. Азарт казался болезненным, злым, неприятным. Любе хотелось его чем-то перебить. Вот как хочется перебить неприятный вкус более приятным или просто другим.
Нет, вставала она всегда рано и без труда, даже в будний день — нежелание идти на работу стерлось давно. Ещё, наверное, в тот год, когда она устроилась бухгалтером и отработала какое-то время, чтобы хорошенько пропитаться пылью рабочего места, получить зарплату раз десять и понять, что так жить можно. Тоскливо, серо, но можно.
Но вот сегодняшнее утро стало нетипичным. Особенно для субботы.
Азарт бурлил в крови, делая её похожей на пену морского прибоя, заставляя действовать, двигаться, бежать. И Люба, не умывшись и не заглянув в пустынные по утренней поре места общего пользования, полезла в шкаф. Выгребла все, что там было. Стараясь двигаться осторожно – пусть Димка за стеной спит спокойно и как можно дольше, нечего ему совать свой нос в её дела – разложила шали по всем поверхностям в комнате. Места всем не хватило, и пришлось выбрать самое броское.
Скептически прищурилась. Огляделась.
Ох ты ж, мамочки! Сколько же здесь всякого!
Люба решительно выбрала самые красивые из разложенных, затем из неразобранной кучи, и отложила в сторону. Потом стала выхватывать самые яркие. Энергия, клокотавшая внутри, не утихала, и Люба ещё раз перебрала оставшееся. Хорошо, теперь… А тоже самое! Самые красивые и самые яркие из оставшихся.
Потом – самые нелепые.
Самые необычные.
Теперь — странные.
Азарт утихал, переплавлялся, но до конца не исчез. И хорошо — будут силы справиться с рутинной.
Пользуясь субботним затишьем, Люба быстро пробежалась по кухне, составляя план на день и придумывая ответы на вопросы, которые Димка задаст при встрече — а он задаст, к бабке не ходи. Руки, будто чужие, жили своей жизнью — делали все быстро и тоже азартно и зло. Странное это чувство беспокоило её, и Люба все поглядывала на подрагивающие пальцы, то режущие овощи, то моющие посуду, то держащие веник, и всё пыталась понять, как она к этому относится.
А потом плюнула и вернулась в комнату, и занялась шалями.
Потратив ещё некоторое время на отпаривание и как можно более аккуратное укладывание в большую «оккупантскую» сумку, защелкнула поводок на ошейнике Тефика и вышла из комнаты.
Тщательно закрыв все замки и едва повернувшись, чтобы незаметно выйти из квартиры, нос к носу столкнулась с Димкой. Он стоял и смотрел добрыми-предобрыми глазами.
— Любаня, куда так рано? – спросил и улыбнулся. Тоже ласково, добренько так. Ресницами своими, выгоревшими и короткими, хлопнул. Ну лапушка же. Просто любящий котенок. Только что руки не лизнул. – Ой, Тефик! – нагнулся, засюсюкал с псом, который на радостях закрутил хвостом, по-собачьи улыбался, вывалив язык. – Куда с мамкой идете? Может, помочь вам?
Ответа ждать, правда, не стал, сразу разогнулся. Кровь медленно отливала от лица, но даже в полутьме было видно, что глаза так и остались красными, с лопнувшими кое-где сосудами.
— Спасибо, не надо. Там ждать долго, пока почистят. Но если хочешь, можем вместе сходить. Ты своими вообще не занимаешься. А сегодня скидка до десяти утра, – и Люба демонстративно глянула на часы, где стрелки уже перешагнули девятичасовую отметку.
— Чем это я не занимаюсь? — растерял свою умильность и добрость Димка и даже чуть-чуть назад отступил — он не любил тратить деньги, пусть даже и были скидки. Особенно не любил тратить на хозяйственные глупости.
— Одеялами. Одея-ла-ми! — Люба давно выверенным движением качнулась вперед, и Димка ещё немного отступил, так, что предательский шкаф стал на пути его отступления. А Люба продолжала напирать: — Вот ты… Ты свои хоть проветриваешь иногда?
Глупость, конечно. Проветривает… Что за?.. Стало заметно, что Димка злится.
Люба знала, как он ненавидел «бабские» дела, а если ему ещё и напоминали о его не шибко хозяйственной натуре, так и вовсе кобенился до безобразия.
— Вот ещё… — недовольно пробубнил он, делая полшага в сторону. Быть зажатым, хоть немного, даже если только между Любой и шкафом, он тоже не любил, не любил почти так же, как и тратить деньги на глупости. Или заниматься «бабскими» делами.
— Я одеяла руками не выстирываю, это тебе не шторки с окон, — наставительно поясняла Люба, забрасывая большую, но не сильно тяжелую сумку на плечо. — А скидка в химчистке бывает не каждый день. Десять процентов, между прочим.
Этот тон, напористость, деловитость были ей самой неприятны, но и на Димку это действовало так, как надо. И подчеркнуто переминаясь с ноги на ногу, Люба нетерпеливо спросила:
— Ну так что, ждать тебя? Заодно помог бы дотащить.
Пожатые губы и возмущенно приподнятые брови исчерпывающе ответили на вопрос, но упрямство Димке было не занимать, и он замялся:
— Дык… Это ж куда тащиться? К рынку аж?
Люба кивнула, подтверждая. А Димка пояснил и «выстрелил» контрольным вопросом:
— Не хочу... Не грязные. А Тефика зачем с собой берешь?
Что вопрос последний и контрольный, понятно — благоверный стал самим собой: неприятным, изворотливым, падким на любую наживу, но и по-собачьи чувствительным ко лжи. Люба понадеялась, что Димкины опасения потратить напрасно время и деньги на домашнее хозяйство сильнее подозрительности, и остальные её слова нужны, чтобы подтвердить придуманную легенду:
— Так выгуляю, пока ждать будем. Что время зря терять? – И обратилась к собаке: — Да, Тефик? Погуляем с тобой?
Пёс завертелся на месте, подпрыгнул, пытаясь лизнуть, и нетерпеливо потянул её вместе с сумкой к двери.
Выйдя из дома, Люба на всякий случай пошла в сторону рынка — Димке никто не помешал бы проследить за ней с балкона. И только, когда увидеть её было нельзя не только с балкона, но даже с крыши дома, свернула к парку.
О том, как фотографировать, она знала очень приблизительно. А точнее – вообще не знала. В памяти всплывали наиболее удачные фотографии с сайта, и Люба, подыскивая что-нибудь похожее, шла и глазела по сторонам. Лавочки были заняты людьми — разговаривающими, читающими газеты, играющими с детьми, — да и сами по себе лавки, покрашенные масляной краской, не казались хорошим фоном.
Её внимание привлек старый летний кинотеатр. Заколоченный, давно позабывший о своём назначении, он стыдливо прятал полуразвалившиеся стены в густых кустах сирени, не успев прикрыть разросшейся растительность лишь один угол, так и выглядывающий из кое-где побитых желтизной зарослей. Свернув с дорожки в гущу кустов, Галя пробралась на небольшой свободный пятачок и оценила кирпичную стену, к которой доверчиво клонился ещё не облетевший куст — кажется, вполне подходящий фон.
И отпустив Тефика погулять, принялась за новое для себя дело — фотографирование.
Если бы ей кто-то сказал, что это так сложно, она никогда бы не поверила. Подумаешь, кнопку нажать! Как бы ни так.
Закрепить на стене шаль было делом ещё более творческим, чем просто связать — вязать она хотя бы умела. А тут надо было придумать как бы закрепить полотно, чтобы оно висело и падало.
Потом сами снимки...
На одну вещь приходилось делать по нескольку десятков кадров: то цвет передан неверно, то плохо освещен нижний угол, то получается неброско, неярко, неинтересно. Или вот ветер приподнимает край…