Диана обернулась к так незаметно подкравшемуся наезднику:
— Ольгерд, я как раз передала приглашение Альбине на вечер у герцогини Ювенус. А вы там будете?
Фернон, буравя напряжённым взглядом Альбину, чуть заметно скривился и невыразительно двинул плечами.
— Ещё не знаю. Подумаю, — ответил с неохотой и отвел взгляд.
— Прошу прощенья, мадмуазель и месье, мне пора, — вежливо улыбнулась Альбина и обратилась к Виктору: — Месье Халави, вы тоже приглашены на вечер игр?
Тот перевел взгляд с Ольгерда Фернона на Альбину, просиял и кивнул. Девушка снова уловила его косой взгляд на её ногу, выглядывающую из-под юбки, и поскорее распрощалась, тая в душе радость от внимания симпатичного мужчины и стараясь не замечать тяжелого взгляда несимпатичного.
— Всего доброго, господа! Приятной прогулки.
И поторопилась к конюшням – лошадке надоело стоять, и она топталась, намекая, что пора бы ей уже в стойло, до которого уже недалеко. Самой Альбине тоже требовался отдых. А ещё — подумать. О пробирающих взглядах Ольгерда Фернона, приглашении к герцогине и придворном маге, который — вот ведь странно! — не хочет признаваться в своих способностях.
Глава 16. Здесь
Глава 16. Здесь
Вечер был холодным, с резким ледяным ветром. Наверное, было бы не так холодно, если бы пошел снег. Но для снега было рановато, и о белом чистом покрывале на газонах и тротуарах можно было только мечтать. И приходилось терпеть и этот резкий ветер, и сырость, и грязь, неприятно чавкающую под ногами, расплескивающую веера черных тяжелых брызг. И в другой день такая погода испортила бы настроение с самого утра. Но сегодня ничто не могло огорчить Любу: она сегодня закрыла кредит, выплатив последнюю сумму, ура! Это было так здорово, что губы сами складывались в позабытую, и оттого неловкую улыбку. Только тот, кто тянется из последних сил, может понять каково это — избавиться наконец от такой обузы.
Кредит был небольшой, так сказала служащая банка, когда Люба оформляла его. Может, таким вот "банкиршам" кредит и кажется небольшим. А Любе почти на полгода пришлось затянуть пояс. Да и то, с последними платежами она расправилась благодаря магазинчику и своим шалям. Агрегат уже давно радовал глаз аккуратными белыми боками, и что самое приятное – радовал прямо в её комнате. Но теперь… Теперь она полноправная хозяйка новенького холодильника. Праздник? Без сомнения!
Люба ещё пару месяцев назад застелила его салфеткой, связанной давным-давно и не потому, что очень была нужна, а потому, что схема обещала удивительно красивый результат. Ещё тогда, давно, закончив вязание и накрахмалив получившееся воздушное чудо, она любовалась им, представляя, как этакая роскошь будет смотреться на тумбе в прихожей, когда они будут жить одной большой и дружной семьёй с сыном, его женой и внуками. Полюбовалась и спрятала до времени. Таких мелочей у неё было много, и каждая — маленький шажок навстречу мечте. такие шажки она старательно и настойчиво делала много лет, хранила со всей возможной аккуратностью, откладывая счастье на потом.
Во только… Время прошло, мечта разрушилась, погибла, когда погиб Никита. Уже никогда у неё не будет большой семьи, не будет невестки, внуков. Не будет тумбы в прихожей… И салфетка никогда не ляжет на предназначенное ей место. И тогда... Почему бы не сейчас. И не пригодившееся чудо Люба вынула недрогнувшей рукой из закромов, заново накрахмалила и разложила поверх холодильника. Пусть не тумба, пусть не в прихожей, но воздушная красота, прижатая сверху небольшой хрустальной плошкой из тех же закромов, вполне нашла свое место. Нет, воплощением мечты тут и не пахло, но уютом и радостью — вполне.
Маленький, Любе по пояс, холодильник и стоил дешевле габаритных своих собратьев, и лучше вписывался в её небогатый интерьер, салфетка добавляла уюта, а хрустальная посудина — удобства: Люба будет класть в неё ключи от квартиры и комнаты, очки, копейки из кармана — все те мелочи, которые хочется держать под рукой и на виду. Да и не нужен ей одной большой.
Люба мерзла на ветру, но шла домой довольная, мысленно поправляя кружево салфетки. Что ж, хорошо. Холодильник теперь полностью её. И если салфетка и вазочка были так, частностями и символами, почти утратившими свою символичность, то новый холодильник во многом менял жизнь к лучшему: теперь продукты были прямо у неё в комнате и можно было не бояться опустошающих набегов Димки. И подкармливать его, защищая свои скромные запасы, теперь необязательно.
Эта раньше Любе нужно было учитывать, что Димка обязательно что-то стащит, ведь холодильник у них был общий. А теперь она сможет пораньше закрываться вечером у себя в комнате. Возможно, даже купит себе электрочайник, чтобы и вовсе не заходить на кухню утром. Хотя… Люба поправила ремешок съезжающей по куртке сумочки, поежилась от особо резкого порыва ветра и ускорила шаг. Или сначала накопить на новые босоножки? Сейчас уже, наверное, поздно их покупать: в магазинах летнюю обувь или распродали, или убрали с полок. Что же лучше: босоножки или чайник?
Ой нет! Люба не будет сейчас портить себе настроение. Она подумает об этом потом. Завтра или послезавтра.
В подъезде Люба поморщилась — из-за сырости неприятные запахи стали сильнее, но ветра не было, и только потому атмосфера казалась поприятнее, чем на улице. Войдя в квартиру, почувствовала, что жизнь и вовсе хороша, и запах, хоть и не восхитительный, но лучше того, что остался за дверью. Хотя что-то...
Что-то дома было не так. Что? Непонятно.
Согреваясь в теплом помещении, Люба расстегивала негнущимися пальцами куртку и думала, что надо будет сегодня вечером «намагичить», чтобы в её мире пахло приятно. Например, морем, теплом, югом.
Когда-то они всей семьёй выбрались на море. Было это всего один раз, потому, наверное, так хорошо и запомнилось: до сих пор не изгладились теплые впечатления от небольшого парка, куда они вечерами ходили гулять. Димка, подтянутый и широкоплечий, даже в обычной одежде будто в форме, Никита – весёлый, загорелый до черноты мальчишка, весело скачущий по дорожкам, и она – молодая и счастливая, полная веры в прекрасное будущее. Под ногами скрипел песок из мелких камушков и обломков ракушек, тяжелый горячий воздух пьянил самшитовым и хвойным духом так, что хотелось обнять какое-нибудь дерево, и стоять так, и дышать, дышать до бесконечности, мышцы помнили ощущение теплых волн, кожа горела, нажарившись за день на солнце, а в душе звучала лирическая мелодия.
Люба тряхнула головой — вокруг был полутемный коридор коммуналки, серые, давно не ремонтированные стены, вдоль которых громоздился разный хлам, в воздухе витал запах старого неухоженного дома. Какая пропасть между тем, что было, и тем, что есть! Тонкий отзвук тоски Люба заглушила новой мыслью: «Как там Матвеевна?», глянула на её комнату, запертую уже несколько месяцев. Как бы соседка ни была недовольна своим отъездом, а у дочери ей всё равно лучше, чем здесь, одной и беспомощной. Люба опять вздохнула и прислушалась к своей тревоге. Что же её беспокоит?
Тишина.
Да! В квартире тихо — вот что остро покалывает страхом.
Но почему?
Переобуваясь в домашние тапки, Люба старалась не паниковать раньше времени. Тишина — что же здесь плохого?
Людка на работе до поздней ночи и только завтра она снова будет всех доставать. Её муж — высокий и расплывшийся, как и сама Людка, лысоватый и ленивый увалень — наверняка уже пришёл с работы и, как всегда, спит у телевизора. Прислушалась. Да, верно: слышно бормотание ящика и приглушенный храп. Их старший сын, ещё не толстый, а просто крупный и упитанный Вовка, на секции бокса (Люба помалкивала, но считала, что мальчишке удары по голове противопоказаны, а тут эта секция), младший в саду — его и в нерабочий день забирают самого последнего, а уж когда Людка на смене, то он и вовсе остаётся со сторожем. Димка? Семёныч? Ну тут просто: старый пьянчуга спит, а муж зашибает копейку в ближайшем магазине, разгружая фуру, или со своими друзьями где-нибудь "отдыхает".