Альбина похолодела — она не заметила бы препятствия, если бы свернула туда же. Но это полбеды! Прыгать вот так, без подготовки, без отработки прыжка, на лошади, которую не обучали таким фокусам, опасно!
От ужаса, что животное Виктора не справится, и всадник вылетит из седла, Альбина закричала: «Нет!», хотела дать лошади шенкелей, но тут же натянула поводья — Виктор справился. И уже по ту сторону бревна придержал своё животное и развернул его навстречу Альбине, которая едва не потеряла управление от накрывшего её облегчения.
— Виктор! — Девушка тяжело дышала и, успокаивая дыхание, дрожащими руками перебирала повод, чтобы направить свою лошадь в обход препятствия. — Нельзя так! Я очень испугалась!
— Ну что вы, мадмуазель! — Виктор и сам прекрасно понимал, что сделал непростой и рискованный трюк.
— Виктор, вы… — Девушка хотела бы сказать, что он поступил безрассудно, что она испугалась до противной внутренней дрожи, что мелькнувшие в мыслях картины возможных увечий всадника блекли слишком медленно. Но разве в этом признаешься?
— Лошадь вряд ли обучена таким прыжкам, Виктор. — Голос Альбины дрожал, а улыбка вышла слабой.
— Мадмуазель, не стоит волноваться! Это не в первый раз, поверьте! И не так уж это и сложно! Здесь нужен лишь небольшой навык. Хотите, я вас научу?
— Спасибо, не стоит, — чуточку поспешнее, чем было нужно, ответила девушка.
— А меня знаете, кто научил? — Виктор лучился от того, что удачно справился с препятствием, что произвел впечатление, что за него волновались, и на этих эмоциях готов был говорить и смеяться искренне и громко, на весь парк.
Альбина только головой покачала – нет, она не знала. Лошади выровняли шаг, и теперь неспешно двигались по дорожке, позволяя всадникам перевести дух, успокоиться и немного поболтать.
— Это был Ольгерд Фернон! — Виктор всё так же победно улыбался и смотрел по сторонам — ну а вдруг ещё кто-то видел его ловкость? И, конечно, не заметил, что Альбина застыла на короткое мгновенье. — Он такие штуки выкидывать мастер. Я как-то попросил его научить и меня. И знаете, что он сделал, когда я никак не мог решиться, а всё топтался, примеряясь? Ольгерд взял и хлестнул мою лошадь! Она, ясное дело, испугалась и как помчалась! Сам бы я, наверное, так никогда и не решился. Но прыгнув один раз, перестал боятся.
Виктор чуть успокоился, и его взгляд стал задумчивым – он вспоминал свой невольный подвиг и получал удовольствие от этих воспоминаний. А Альбина задержала дыхание — картины переломанного, окровавленного всадника под копытами лошади снова встали перед глазами.
— Ольгерд удивительный человек! — Снова оживился Виктор, будто что-то вспомнил.
И то и дело поворачиваясь к Альбине, Виктор с горячностью стал рассказывать истории, пересыпая их подробностями о мужестве, героизме, решительности, суровости и отваге Фернона. Сначала — про лошадь, когда сам едва не вывалился из седла, но научился брать барьеры, затем ещё одну — как познакомился с Ольгердом. Затем — ещё пару о веселых, но не подобающих светскому человеку совместных выходках, где фигурировали ошарашенные дамы старшего возраста и испуганные и впечатленные удалью безусые юнцы.
Альбина слушала, слегка покачиваясь в такт шагу лошади, и вежливо улыбалась. А Виктор увлекся и не замечал ни её неестественно застывшей спины, ни натянутости её улыбки. Девушка молчала, сдерживала неудовольствие, все пытаясь понять, зачем Виктор хочет убедить её в чудесности господина Фернона. И чем дольше она молчала, тем сильнее он старался. Чувствовал что-то?
Нужно было прервать этот поток дифирамбов, и Альбина в конце концов пожаловалась на слишком теплую погоду, посетовала, что матушка, верно, извелась на такой жаре, ожидая её, и что ей жаль, но уже пора заканчивать прогулку. Виктор осмотрелся, оценил высоко стоящее солнце, чистое небо без единого облачка, чуть осунувшееся лицо спутницы и опомнился.
— Ах, Альбина! — Девушка отвернулась и наклонилась к шее лошади, чтобы скрыть гримасу – в этом "Ах, Альбина!" прозвучал интонации Дианы, и в душу мимо воли заглянула неприязнь. — Я совсем заговорил вас. Простите! Позвольте вас проводить.
— Нет-нет, я сама, благодарю. Мы уже почти на месте. — С натянутой улыбкой девушка указала на здание, к которому они подъезжали. — Мне стоит присесть, отдохнуть несколько минут после прогулки. Что-то я устала.
Это было правдой: Альбине хотелось побыть одной, справиться с неприятным комом в горле. Но ещё хотелось сказать какую-нибудь гадость, и, чтобы этого не произошло, стоило расстаться как можно скорее.
— Тогда я сообщу вашей матушке о том, что вы немного задержитесь. — Сверкнув улыбкой, Виктор резво развернул лошадь к навесу, где обычно отдыхали пешие посетители парка.
Такой вежливый, галантный... Только поспешный немного — Альбина предпочла бы, чтобы он продолжил свою прогулку по парку, а не мчался знакомиться с матушкой. Но уехал, и хорошо. Пусть лучше так.
Конюхи свою работу при господах предпочитали делать молча, тем более что мадмуазель была задумчива и бледна, и потому, пока ей помогали спуститься, потом придерживали, когда она разминала ноги, протягивали морковку, когда она прощалась с лошадкой, у Альбины было время подумать в тишине.
Говорил ли Виктор так же восторженно о ней, как о Ферноне? И почему её так задели его тон и рассказы? Альбина усмехнулась. Неужели это ревность? Она считала себя очень взрослой, гордилась, что стала опорой овдовевшей матери, что не повисла камнем у неё на шее, что способна на рассудительность и взвешенные поступки… Девушка глянула на небо и грустно улыбнулась. Оказалось, никакая она не взрослая. Оказалось, маленькая, да ещё и капризная девочка. Потому что только маленькие девочки вредничают, когда у единственной подружки кроме неё появляется кто-то, с кем можно играть. Альбина постояла с закрытыми глазами, держась за столбик невысокой ограды. Глянула на такое высокое и синее небо. Быть взрослой не так уж и сложно. Сложнее оставаться взрослой в любой ситуации. А надо привыкать. Альбина ещё раз вздохнула и пошла к матери.
Выйдя из-за конюшен, она замедлила шаг: Виктор, сияя улыбкой, раскланивался с Фёклой Фроловной, а затем ловким, слитным движением садился в седло, плавно трогал лошадь. Красив, что тут сказать? А матушка улыбается ему вслед.
Ох, кажется, сейчас начнется. Альбина, едва подошла ближе, услышала то, что готова была услышать:
— Алечка, какой приятный молодой человек!
И интонация этой фразы была скорее вопросительная. Какой ей быть, если в глазах матери тоже вопрос? И хоть этот вопрос был ожидаем, Альбина не знала, как на него ответить. Сказать, что нет, не милый? Так зачем прогуливалась с ним? Если ответить да, то сразу же последует другой, не менее предсказуемый вопрос о планах на будущее, и он пугал, этот вопрос, потому что и на него ответа у неё не было.
Поэтому Альбина только растеряно улыбнулась и почувствовала, как краснеет. Но матушка умудрилась всё истолковать по-своему, и её неуверенная, вопросительная улыбка окрасилась радостью.
— Алечка, детка! Чудесно, просто чудесно! — сказала матушка со слезой в голосе и обняла дочь.
— Мама, я не… — забормотала Альбина, пытаясь выбраться из ловушки, в которую так не хотела попасть, но все же попала. Что бы сейчас она ни сказала, Феклу Фроловну не переубедишь.
— Ничего-ничего, — ласково улыбнулась мама, отстраняясь и заглядывая дочери в глаза. — Не смущайся.
Альбине хотелось застонать, но она только болезненно сморщилась.
— Мама, пора идти. — Обернулась по сторонам и вздохнула — по дорожкам тут и там двигались всадники, и очень не хотелось давать пищу для пересудов.
— Да, конечно, — согласилась Фёкла Фроловна, прикрывая платочком то один, то другой глаз, и стала торопливо собирать рукоделие в специальный мешочек.