— Мадмуазель Альбина, что случилось?
— Мы смотрели на звезды, — мгновенно среагировал Ольгерд.
В его ленивом голосе сквозила насмешка, а косой взгляд, метнувшийся от девушки к Виктору, был полон издевки. Впрочем, Виктор не смог бы его рассмотреть при всем желании. Альбина поспешила к своему спасителю.
— На звезды? — Виктор протянул руку ей навстречу, присматриваясь к комнате. Он явно ничего не понимал.
— Проводите меня к выходу, прошу вас, — тихо проговорила Альбина, увлекая его из комнаты.
На пороге Виктор обернулся и замер в нерешительности. Альбина легонько потормошила его за руку, торопя, и мужчина повернулся к ней, улыбнулся, переложил её руку к себе на сгиб локтя. Девушка бросила короткий взгляд в гостиную и разобрала, как Ольгерд качнул головой. С сожалением?
— Виктор, Ольгерд человек без чести, — делая торопливые шаги по коридору, тихо выговорила она, старательно сдерживая слезы. Она чувствовала, что Виктор двигается с ней рядом медленно, будто нехотя.
— Мадмуазель Альбина… Но… Что произошло? —проговорил он так же медленно, как шел.
Альбина, боясь расплакаться, промолчала. Всхлип, что рвался их горла, придавила, и только крепко сжала губы. Мужчина, наверное, почувствовал, потому что торопливо и немного испуганно заговорил:
— Ольгерд очень хороший человек, Альбина! Что он мог вам сделать?
Она сделала ещё несколько шагов, потом остановилась и подняла на него удивленный взгляд. Он не понимает? Правда, не понимает?
— Проводите меня к выходу, пожалуйста. И найдите кого-то, кто вызовет матушку…
…Странно. Люба медленно провязывала петли, пытаясь разобраться. Как это понимать? Почему история снова вернулась к тому же? Глянула на часы. Ой, ну конечно! Поздно уже, и голова не варит. А ещё завтра надо пораньше выйти — забежать до работы в ветаптеку и забрать лекарство, пока его не купил кто-то другой. Значит, и встать надо пораньше.
Она обязательно попробует переиграть свою историю ещё раз. Только завтра, да.
Люба забралась под одеяло, ободряюще подмигнула грустному Тефику и потушила свет. И всё же непонятно, почему не получилось придумать историю заново, так, как надо. Ещё недавно у неё это выходило так легко. Когда это было?
Воспоминания о том, когда и что за события она переделывала, убаюкивали её, и Люба уже чувствовала мягкие лапы сна, накрывающие её с головой, когда мелькнула последняя мысль: «А, может, пусть так и останется? Виктор же увел её. Значит, поступил, как нужно».
И уснула.
Глава 24. Здесь
Глава 24. Здесь
С каждым днём возвращение домой становилось всё большим испытанием – видеть угасающего Тефика было больно. Поэтому с каждым днём всё раньше Люба бралась за спицы, поспешно сделав необходимое: убрав в лотке, покормив, напоив, поставив капельницу псу и посидев рядом с ним, поглаживая и почёсывая грустную мордочку. Ужинала торопливо, перебиваясь чаем с печеньем, экономя минуты для вязания.
А сегодня она возвращалась с работы позже обычного: задержалась, загружая в опустевший электронный магазин новые фотографии. И теперь торопилась, подгоняемая тревогой. В голове бродили дурные мысли: не наорала ли Людка на Тефика, не отлупила ли его, если он вдруг напрудил лужу мимо лотка? Почему-то страшнее этого ничего не рисовалось. И представляя, как мокрая тряпка будет лупить по жмурящейся мордочке собаки, которая даже тявкать не станет от слабости, Люба с бешено колотящимся сердцем всё прибавляла и прибавляла ходу. По лестнице уже почти бежала.
Предчувствие её не обмануло – что-то случилось, потому что визг соседки был слышен ещё в подъезде. Сердце заныло, дыхание кончилось, на глазах выступили слёзы, и последний пролет Люба преодолела за считаные мгновенья, ворвалась в квартиру и… едва не упала, споткнувшись о растянувшееся на полу тело. Над ним-то и выла Людка, и плакала ли она или ругалась, не разобрать.
На полу наискосок лежал не пёс. Человек. Мужчина.
Люба, задыхаясь, пыталась рассмотреть лежащего. Вдохнув же полной грудью, закашлялась. В потёмках тесного коридора она не разобрала, Димка это или Семёныч. Одно только было понятно, что лежащий крепко пьян: от вони щипало в глазах.
Людка, заметившая, наконец, соседку, перестала голосить и почти отчетливо проговорила:
— До каких же пор! Да когда же уже!.. Закончится или нет?!
Но тут же вновь сорвалась в рыдания, затрясла кулаками.
Люба прямо в обуви обошла по стеночке лежащего. Рассмотрела лучше и по одежде угадала Семёновича. С облегчением вздохнула, хотя крепкий перегар не располагал дышать вовсе.
— Да что случилось, Люда? – спросила, не отводя взгляда от лежащей фигуры, и всё пытаясь понять, что же её смущает.
На мертвого не похож. По крайней мере, по мертвому Семёновичу Людка бы не убивалась. Скорее, наоборот...
— Дык в луже валяется, сво-о-олочь! – снова взвыла соседка.
Люба бегло осмотрела пол. Действительно, из-под старика натекла лужа, и натекла она явно не от ванной и не от кухни – подходы в обе стороны были сухими.
— А ну, брысь! Не высовывайся! А то тебя заставлю мыть зассанное! – Гаркнула Людка, махнув тряпкой, зажатой в кулаке, на своих чадушек, выглядывавших в приоткрытую дверь.
Люба болезненно скривилась и отвернулась. На глаза попался Тефик. Он лежал на половичке у двери, смотрел на неё непонимающе и жалобно. На задней лапке синела яркая-голубая повязка. Вспомнила, что нужно проверить лоток — пёсик уже по нескольку раз за день бегал туда, и что нужно поставить капельницу: на подоконнике дожидалась последняя бутылочка из купленного после визита к ветеринару набора. И завтра позвонить записаться на следующий приём, чтобы поставить новый катетер и получить новые назначения.
— Вот ты и убирай! – вдруг услышала почти спокойное за спиной.
Обернулась.
Людка в засаленном халате, плохо сходившемся на выпиравшем животе, стояла — руки уперты в бока, красные пятна на щеках поблескивают — и смотрела на неё с вызовом.
— Это он с твоим пиво лакал. Я видела, как притащили почти пак. Так что тебе и убирать.
— Иди отсюда! – ответила Люба хоть и громко, но довольно беззлобно.
Напряжение спало – она боялась худшего, и сил не осталось на эмоции. Когда только поняла, что за лужа, а соседка ещё и слова не сказала, Любе уже было понятно, что убирать соседка точно не станет. А значит, кто бы ни принёс пиво в дом, убирать ей, Любе.
— Ты на меня ещё покричи! – снова повысила голос Людка.
— Давай отсюда! Пошла быстро! – повернулась всем корпусом Любовь и резко шагнула на неё.
Соседка качнулась назад и чуть нахмурилась – не ожидала.
— Глухая? Закройся в комнате и не выходи. Поняла?!
Любе не хотелось быть клоуном, ползая на карачках по коридору и собирая вонючую лужу, значит, нужно убрать зрителей. А грубость – единственный язык, который понимала Людка, да и всё её семейство тоже.
Соседка прищурилась и скривила рожу, став похожей на толстого космического пирата из мультика, засопела грозно, казалось – ещё мгновенье и начнёт бить копытом, то есть тапкой, землю. Но смолчала, задрала толстый подбородок и зашла в свою комнату. Только на прощанье хлопнула дверью.
А Люба выдохнула, привалилась к стене и обозрела фронт работ. Отчаянно хотелось плакать и ругаться, но она только скривилась и тяжело, устало выпрямилась. Давненько она таким не занималась, примерно с тех пор, как перешла с должности няни в ясельной группе на должность воспитателя.
***
К тому моменту, когда Семёныч был водворён на свой продавленный диван, а его пострадавшие вещи плавали в его же тазу в ванной («Стирает за собой пусть сам!» —решила Люба, задыхаясь от вони и отчаяния, и залила водой смердящий ком), пол вымыт с хлоркой, Тефик прокапан, а лоток вычищен и засыпан новым наполнителем, она дрожала уже вся – от усталости, от голода, от желания расплакаться и исчезнуть отсюда, от жажды взять спицы и окунуться в прекрасный «шальной» мир и не видеть.