Глава 11. Малохольная
***
Хорста лечить - как велела Беата, а... своего Генриха - как опыт подсказывал. Хельмут, после всего, в тот же вечер, направился домой. Одно тревожило, пока никакой весточки. Да и, понимаю. Не тот больше мир. Не тот. Каждый - по свою сторону баррикады. Одна надежда, что добрался спокойно, без происшествий. Что не угодил в беду.
И, тем не менее, жизнь продолжалась. Помощницы Хорста покорялись мне, слушая мои указания, наставления, требования: сначала скрепя сердце, с опаской, но с каждой победой, с каждой спасенной жизнью, - всё охотнее и охотнее. Вовсю правили знания, врученные мне так благородно Беатой, Хельмутом, и даже школой - той самой, что я так ненавидела в свое время. Теперь простая биология, анатомия, медицина (довоенная подготовка), ОБЖ - всё играли в саркастический рок, являя чудо животворяще...
***
Чего стоил тот миг, когда впервые за всё это время распахнул веки Генрих...
и узнал меня.
- Анна... - едва слышно позвал.
Живо привстала я с пола (отрываясь спиной от колонны), ползу (буквально пару футов) на карачках ближе, рывок - и замерла у койки на коленях.
Застыли оба в трепете душевном, едва удерживая на ресницах слезы.
Несмело провожу рукой по его волосам, улыбаюсь,
заворожено шепчу:
- Я здесь, мой хороший. Я здесь...
Покорно прикрывает веки и внимает моему теплу.
Улыбка... счастливая, сладкая улыбка тотчас выплывает на его уста.
- Я же обещал вернуться...
Запнулась я в рыдании, выдав себя звуком. Тихо смеюсь, стыдливо прикрыв рот ладонью (но лишь на миг). И снова трепет, и снова ласка...
- Вернулся, мой родной. Действительно, вернулся...
***
А после - закрутило, завертело. Да и... ясно оно было, как Божий день: просто так не спустит мне это с рук сия мерзкая скотина, Хорст.
Буквально, только пришел в себя, как давай пытаться вспомнить всё произошедшее в тот вечер, понять, свести концы с концами, распутать клубок невероятных совпадений - и уже... через несколько дней, даже без верных тому доказательств, без фактов, начал вновь отчаянно утверждать, вопить, что я - ведьма, что наслала на него болезнь и что хотела со свету сжить. Но "...Господь узрел сию вопиющую несправедливость и вовремя вмешался, не дал Злу взять верх, в очередной раз доказывая, что никогда Тьме Свет не одолеть!"
Чертов угодник. Кто еще Тьма? Невежа гнусная...
И вроде бы ничего, и, вроде, вполне сносно. Ожидаемо... Его вечное, уже привычное, брюзжание, в противовес которому вновь смело ставало слово всё еще живого, и опять стоящего при власти, риттербрюдера Фон-Менделя. Всё как когда-то, и хоть время играло, в каком-то смысле, не на руку (раны заживали, и долг рыцаря, воина вновь звал за собой), однако... можно было жить и верить, надеется на доброе, светлое будущее.
Можно, да не есть. Видимо, карма моя сильно подпорчена. И мои греховные мысли... не смогли мне обойтись даром, даже если за ними... стояло добро.
Весть о том, что с фронта прибыл еще один вельможа, увы, вовремя меня не насторожила. Не могла даже допустить, что из всего невероятного количества риттербрюдеров... им окажется именно он. Бауэр фон Нейман, собственной персоной. Какое-то глупое, плёвое ранение. Не знаю даже, не касалась всего того - им занимался исключительно Хорст.
Дура. Ох, и дура я!
Такую ядерную смесь... и не заметить, пропустить мимо глаз, ушей, рассудка. А когда взорвалось - было уже поздно что-то делать.
Помню, стою, слушаю эту дикую, ужасную, откровенно наглую чушь - и не могу пошевелиться. Едва дышу. Глаза невольно выпучиваются от прозрения, от осознания того, на что эта сумасбродная, уязвленная, как униженные школьники, чета способна. И что сие - серьезно, и уже не просто слова, гадкие, мерзкие плевки в спину. Нет, а реальные, настоящие - дерзкие обвинения, нападки, претензии. И не просто в колдовстве, в попытке свести если не со свету, то с ума Хорста, в соблазнении Фон-Неймана и, получив отказ, безжалостном, зверском нападении на добропорядочного человека. Нет, теперь уже целая история родилась, будто я, отнюдь не Анна, а - Эльза, которая не так давно прибыла из неизвестной дали (предположительно, Велау). Будто в тот злополучный день, когда меня выловили из воды рядом с Цинтеновской мельницей, я пыталась свершить найстрашнейший грех - свести счеты с жизнью. Будто кто-то лишил меня чести, но затем всё же обещал жениться, да в последний момент передумал, обратив свой взор уже на другую. А я, всё узнав, ополоумев от несчастья, бросилась наутек, спасая себя и родных от позора: покинула отчий дом, сестру свою младшую, такую же сироту, как и я, на малознакомую, двоюродную тетку. Скиталась неизвестно где чуть меньше года, а дальше, совсем сгнив изнутри, отправилась на реку, вдали ото всех,... бесстыдно решая утопить свое горе уже не только в слезах.