Да милосердный Господь решил иначе: спас малохольную.
Цинтен. Наивные, добропорядочные люди приютили иуду. А та и связалась с Беатой, с такой же мерзкой отступницей. Последняя и научила всем своим бесовским премудростям, обратив в свою жуткую веру. И стали уже вместе творить свои колдовские чары, насылая болезни на местных, в том числе и помутнение рассудка на несчастных Бауэра и Хорста...
Однако, уже не так пугает собою весь этот несуразный бред, как тот факт, что в каких-то моментах... сия жуткая клевета вторила давно уже гуляющим по Цинтену слухам, и даже некоторые действия или слова (еще тогда, в первые дни нашего знакомства) Беаты и Хельмута - тому отчасти подтверждение.
А что если всё это- ...правда? Или хотя бы... часть ее?
- Генрих, - отчаянно протянула я и закрыла от позора руками лицо. Едва не плачу, обреченно шепчу. - А вдруг всё это - правда? Эта их история... про Велау, сестру, реку... Я, я уже ничего не понимаю, - болезненно шатаюсь взад-вперед, желая успокоить свою внутреннюю бурю. - Ладно слухи, ладно домыслы. Но, что еще страшнее, так это то, что во многом вся эта жуткая, странная история перекликается с тем прошлым, что и я помню о себе... с реальным прошлым, хоть и не из этого времени. Вот только там я ...- та девочка, что осталась. Я, - отчаянно вглядываюсь в глаза Фон-Менделю, бью себя кулаком в грудь. - Это я осталась, а Аня... ушла. Я, Лиля. Я, а не кто-то иной. Какая-то Эльза... понимаешь?
(ошарашено смотрит на меня, выпучив очи, немотствует)
- Это Аня... попыталась свести счеты с жизнью, Аня, а не я! И ее спасли. И мы обе бежали. Обе. А там Шалевский, Гоша повстречался на нашем пути, и он спас нас, он... от холода и смерти. Генрих, я же не сошла с ума? Я же не выдумала всё то в оправдание? Я же не отсюда? Да?
- Не знаю, - едва слышен шепот, печально опускает голову.
- Ну, не могу же я тогда знать такие вещи, которые не дано вам еще даже представить? Машины, самолеты, да элементарное электричество! У вас, небось, даже Ньютон еще не открыл Закон притяжения, а Менделеев - водку! Еще далеко до Попова с его радио... и ученые не научились расщеплять атом, и не открыли ДНКа.
Обомлел, испуганный взгляд мне в глаза.
- Ну, не смотри так на меня! - отчаянно завизжала я и, тут же, вскочила с места. Шаги по кабинету из стороны в сторону. Еще миг - застыла. Взор ему в очи. - Не выдумала я всё это! Не выдумала! Не знаю, почему и как оказалась здесь. И мне жаль, что никак не могу доказать, что не вру... Однако, - замахала разъяренно руками, гневно жестикулируя. - Ну, не могла я всё это выдумать! Откуда у бедной сироты такие познания в области биологии, математики, отчасти географии, физики и химии?! ОТКУДА? Да и, черт ее возьми, истории,... хотя б элементарной. Но, - застывая в поражении, зажмуриваю веки, - не этого края. Всеобщая, черт ее дери, всеобщая история... - руками стереть остатки напряжения. Взволнованный взгляд в лицо поникшему уже Фон-Менделю. - Я из Знаменска, Калининградской области. Не Велау, как они утверждают, и не из Восточной Пруссии. Не из Тевтонского Ордена или Польши. Нет, - качаю головой. - Я из России.
Понимаешь? России...
(немного помолчав)
... что мне делать, Генрих?
Безмолвствует. Лишь иногда, взволнованно, печально морщит лоб, редко, напряженно моргает. И вдруг движение - неспешно встает, шаг ближе. Замер коло меня. Дрогнули руки - обнял за плечи, притянул к себе - поддаюсь. Лоб в лоб.
Стоим, шумно дышим.
- Что мне делать? - едва различимо вновь шепчу, повторяю.
Тягучие мгновения, и, наконец-то, решается...
- Молчи, Анна. Как доселе молчала... Кто бы что бы когда не сказал - молчи. Какие бы знания не были в твоей голове, и в чем бы уже не путалась, откуда бы не пришла и что бы не помнила - молчи. Умоляю, молчи... и не иди ты против всех их, не иди.
Это ничего не даст. Ничего путного. Только себя погубишь - и меня заодно.
Силой отстраняет малость от себя - несмело поддаюсь. Чувствую его дыхание на своих устах. Дрожь волною, накатами от него - ко мне, от меня - к нему. Еще немного - и поддается, несмело касается моих губ своими губами. Нежное, сладкое, парящее ощущение. Словно тысячи звезд вспыхнули и засветили внутри меня, рождая невероятный свет. Еще движение, еще напор ласки - и страсть смывает робость, даря, взывая сказкой блаженность внутри меня. Крепко, до сладкой боли сжал в своих объятиях. Отвечаю, старательно откликаюсь тем же шальным позывом.
Но еще миг, еще мгновения слабости - и настойчиво отстраняет от себя. Глаза в глаза: смущенно дрожат слезы на моих ресницах. Боюсь дышать.