Но только что я помню еще о том дне? Что?
Долгая дорога, пока не высадил нас в Прибреге? А дальше? Что, что Шалевский говорил? Ну что?
Калининград. Если не путаю, он ехал, всё-таки в Калининград.
... и, с*ка, как можно было забыть его слова об аварии? И даже сейчас, будучи каким-то извращенным сторонним наблюдателем, не помешать тому произойти? Что за идиотизм? Что за карусели?
Торопливо вызвать скорую. Осмотреть Гошу (черт возьми, реально мой Шалевский). Взгляд на заднее сидение - и, как должно было быть, нас с Аней там уже нет.
Черт, багажник!
Живо бросаюсь на улицу, к заднему отсеку автомобиля - и замираю в жутком понимании иного.
Несмелые шаги ближе ко второму виновнику ДТП.
Девушка, молодая. Капот полностью влип в машину Георгия, а потому ее накисло расквасило. Лежит на руле. Не шевелится. Мертвая?
Ладно, не сейчас. Время поджимает.
Необходимые действия (отыскать ключи в салоне) - и открыть пресловутый багажник.
Ну, кто ты там, мой далекий знакомый?
Еще миг - и испуганный взор мне в глаза.
Да ну нахрен. Ты?
***
(Л и л я - 3)
Ублюдка из багажника выбросить, высадить буквально на самом въезде в город. И снова помчать обратно, искренне желая разобраться, что же происходит. Но - естественно, уже опоздала. Увезли. Всех увезли...
... девушка насмерть, а вот Шалевский, как и он, если не ошибаюсь, сам говорил, - в коме.
Жена практически каждый день у него, одна нужда - за маленьким ребенком присматривать, а потому и мечется, словно раненная птица, между домом и больницей.
Я же, Лиза, мать ее, Пантюхова, жила в съемной комнате общежития, последний курс медицинского училища, медсестра. Етить-колотить тот разум, который всё это выдумал. Безмерно сложно было все эти премудрости учить с нуля, чтобы хоть как-то втащить эту сессию.
А там работа в больнице пригодилась. Как раз постоянно рядом с Гошей, ... пока жены его рядом нет.
Странные чувства у меня к нему. Не то друг, не то... любовник. Не знаю, пыл к Генриху всё еще никак не мог остыть. И все эти... мысли по отношению к другому шли в разрез с душевными потребностями. Словно, предательство. Измена.
Полное сумасбродство.
Издали приглядывала я и за Аней... и, кхм, Лилей. Лилей I (первой). Росли, не по дням девки, а по часам, форсировано взрослея.
Где могла - помогала незаметно, а где нет - то уж, простите.
Однако, самое страшное было добраться до того дня, когда Аня задумает свой жуткий поступок, и когда я...окажусь на грани.
Но, а пока... а пока у меня мой Гоша. И с ним тоже нужно было что-то решать. Непременно нужно. Негоже заглядываться на чужого мужа. Ой, как негоже...
Хватит уже с меня.
***
(Л и л я - 3)
Чуть больше года в коме - и, наконец-то, мой Водитель, мой Шалевский раскрыл глаза.
Стоит ли описывать нашу всеобщую радость? Жена ликовала, как никто иной. А я же - обреченно делала вид, что лишь слегка поражена сим невероятным чудом.
А вот он,... наш Гоша, словно у разбитого корыта оказался. Раскромсанная жизнь и переломанная судьба. Если бы сама, собственными ушами я сие не услышала, никогда бы не поверила. Да и то,... это было так, всего лишь на несколько раз в первые дни - практически, сразу смирился, замкнулся в себе и больше никогда... не возвращался к этой странной теме.
И, тем не менее, как только очнулся, Георгий был полностью дезориентирован. И это - понятно, логично. Однако, взахлеб, с яростью принялся утверждать, что вокруг какая-то "бесовщина", и он, вообще, не должен здесь находиться, что это всё - не его, и жизнь у него была другая, и имя другое - Генрих.
Однако позже, жену и ребенка признал. Смутно, неуверенно, но признал, сведя концы с концами одних воспоминаний с другими.
Врач же сие "помутнение" объяснил сразу (по сути, как и у меня) - печально известный "коматозный бред".
... в общем, Генрих. Однако, какой шанс, что это - мой Фон-Мендель?
Но, как оказалось, это даже не важно. И дело даже не в жене и их ребенке. По крайней мере, не для него.
Лиля! С*ка, ЛИЛЯ!
Его, просто, свихнуло на ней. Он чувствовал, верил, что она безумно нуждается в нём, что он должен о ней позаботиться. А после и вовсе, как-то раз, мне сознался (в ответ на мой рассказ про мою кому), что она - и есть та самая девочка из его "сна". И ее, во что бы то ни стало, непременно нужно найти.
Хотелось ли мне сознаться, что я - та самая его Лиля, вот только уже... после всего, вернувшаяся, как и он? Хотелось. Безумно хотелось! До слез, до крика, до истерики. Однако... даже если и начинала нечто подобное вырисовывать, он, тут же, шел против, и воспринимал всё в штыки. Как бы, кто бы не выглядел - плевать: ему нужна исключительно только та девочка, девушка. Только его Лиля.