- Родная моя, Анна, - шумный вздох. Глаза в глаза. Задрожала я в волнении, чувствуя что-то неладное. - И пусть... мне не дано никогда на тебе... жениться, я... всё же хотел бы... принести клятву, - немного помедлив, виновато опустил очи. - Возможно, в свете... некоторых событий, грош цена моему обету. И вновь взоры схлестнулись. - Однако, прими мое слово... всегда любить тебя и заботиться о тебе, в радости и горе, в здоровью и в хвори. Пока буду жив...
Обомлела я, не дыша.
- Я не могу надеть... на палец тебе обручальное кольцо, однако... вот медальон... с изображением Пресвятой Девы Марии, покровительницы нашего Ордена, пусть она оберегает тебя и дает силы верить в светлое будущее, что бы ни происходило вокруг. Анна,... я тебя безмерно люблю. И готов пойти на всё что угодно, лишь бы сделать тебя счастливой, - немного помедлив, продолжил, - ты примешь мои чувства?
Несмело, смущенно закивала я головой, стыдливо пряча взгляд. Улыбаюсь.
- Да, - глаза в глаза. - Я тоже тебя люблю... безумно. И клянусь в своей верности и заботе, чего бы мне это не стоило.
***
Не отступился мой Генрих и по поводу своего решения... поспособствовать тому, чтобы я, наконец-то, познала радость материнства. И как велели наши собственные страх и разум, и как просил Командор, встречи наши были излишне осторожными, украдкой. Однако, редкими - сложно их было назвать. Как и прежде, мы просто не мыслили друг друга порознь, а вынужденные часы были сродными пыткам, доводящим если не до бешенства, то до смятения и глубокой тоски.
Время шло. Недели за неделями. Месяцы за месяцами. Однако страх, истинный страх не сходил с умов и душ обитателей Бальги: война продолжалась, Орден повсеместно приходил в упадок, чувствуя огромную потребность в деньгах. Помощи, по-прежнему, особо ждать неоткуда было. Не сегодня-завтра... вновь могут объявить о новом походе. Только уже кого в него собирать - жутко было думать и полагать.
Не увенчались победой и наши с Генрихом усердия. Очередная дата - и очередной раз приходят такие ненавистные мне... вестники того, что утроба моя пуста, и все надежды - напрасны.
Раньше я так неистово боялась узнать, что... где-то произошла погрешность - и я от... Ярцева забеременела, что до сих пор не по себе от тех жутких мыслей, страхов... и просьб.
Сколько я тогда... противозачаточных перепила. Наверно, на складе в аптеке их было меньше, чем у меня... Чуть не жменями.
Нет, по норме, но с перестраховкой. Где, какой препарат можно совместить - тотчас все шло в дело. Ненормальная... я сама себе твердила, что я - ненормальная. И, тем не менее, приходил момент, когда... вновь это мерзкое совокупление происходило - и я мчала за таблеткой, как за... спасательным кругом для утопающего.
А теперь всё иначе... я молю каждую ночь, каждое утро, каждый день... Господа подарить мне ребенка, однако...
Что заслужила, то заслужила. Наверно, так?
Но ради Генриха, который уже не меньше моего, ждал каждый раз счастливую новость, я сейчас собираюсь в путь.
Цинтен. Моя дорогая Беата. Одна надежда на тебя и твой талант.
Ты мне поможешь. Непременно поможешь.
Я знаю. Я... верю.
***
Застала свою Знахарку на кухне, перебирала травы. Адель не было рядом - а потому смогли смело поговорить.
Сказать, что моя просьба, то, с чем я к ней пришла, сильно удивила ее - солгать. Так только, легкое вздрагивание бровей - и тяжелый, неподъемный взгляд.
Тихие, печальные вздохи.
- Беата, почему ты молчишь?
Несмело подвела взор. Застыла, подбирая слова.
- Я-то помогу. Всё, что смогу, что в моих силах и знаниях, сделаю...
- Но?
- Но... - кивает головой. - Есть один у меня страх, мысли...
Виновато опускает очи, отчего я невольно нахмурилась. Но лишь на миг.
Выстрел взглядом.
- Полынь... наша любимая полынь, ... нас наказала, - немного помолчав, продолжила. - А ведь я просила, предупреждала...
- Ты тоже? - едва слышно прошептала я, в ужасе округлив очи.
Печально опустила та ресницы, вмиг потекли по щекам слезы.
- Мы можем сколько угодно... ненавидеть себя, начать думать... даже на своих мужчин. Однако...боюсь, это - приговор. На всё воля... Божья.
***
Усердно пить травы, послушно и дальше вести втайне ото всех свой самодельный календарик овуляции, сражаться за поставленную цель - но... еще один день, еще одна неделя - и вновь омертвевшим взглядом узреть всего сего напрасность.
И даже если Беата... уже смирилась с этой нашей... в какой-то мере, заслуженной, участью, я... не могла опустить руки.
Далеким эхом из прошлого в голове моей звучал пример невероятного чуда, пример истинного упорства и положенной награды за неимоверный труд. Пример Ирины, жены Ярцева. Которая вопреки отлаженным, продуманным действиям сего беса - смогла удержать в своем лоне жизнь.
***
Но, пока моя голова была затуманена своими проблемами, совсем позабыла, вернее, не думала, что уже... подошел срок рожать Нани.
Прожогом помчать в Цинтен за Хельмутом и Беатой - и привести их в наш приют. На благо, или с каких других наставлений, Хорст не был против подобного вмешательства в тихую жизнь его фирмари. Более того, сделал непринужденный вид - и подался восвояси из зала, едва те стали на порог.
Жуткие были роды. Тяжелые. За все время, наверно, я впервые такое видела. На благо, наша Беата отлично владела ремеслом повитухи, а потому даже весть о том, что ребенок стал поперек и никак не желает далее проворачиваться, вовсе не выбила ее из колеи. Уверенные, точные движения руками - и процесс уже хоть как-то, но пошел своим путем.
Дикий, отчаянный визг, крик уже изрядно выбившейся из сил Нани, меня в очередной раз приводил в исступление, и только дружеские объятия за плечи Хельмута позволяли мне делать очередной, свободный вдох.
- Я больше могу, прошу, - сквозь слезы причитала Девочка. - Дайте мне умереть. Пожалуйста...
- Терпи, дуреха, - рычала Знахарка. - Не гневи Бога.
И снова писк, и снова крик, рев сестры, доводя и меня до рыданий.
- МАТЬ ТВОЮ, ЛИЛЯ! - внезапно зарычала (на русском) Нани, дико выпучив на меня очи. Но еще миг - и обмерла, откинувшись на подбитые под спину подушки.
- Головка! Показалась! Молодец! Дыши, родная!
А я все еще стояла заледеневшая, не имея возможности поверить тому, что только что услышала. Но, казалось, никто и не отреагировал. Лишь только потом... странный, взволнованный взгляд на меня метнула Беата, но так и ничего не сказав.
Еще немного - и наконец-то... финальный выдох. И даже двойное обвитие пуповиной вокруг шеи не остановило сею прекрасную жизнь.
Обтереть мягким полотенцем малышку - и вручить счастливой мамочке...
...
Потом, как та немного пришла в себя, на следующий день я все же... рискнула задать, напомнить Нани о том, что произошло, о ее странно крике, словах, однако - состроив искренний, смущенный вид, девушка сказала, что ничего подобного не помнит.
А ведь удивительно, если мне не изменяет память, то о том, что настоящее мое имя - Лиля, я лишь однажды обмолвилась, и, отнюдь, не перед Нани...
А что по поводу Генриха, не думаю, что он мог бы с ней таким поделиться, да и, наверняка, сам уже невольно успел позабыть.
***
И снова, как только смогла свободно выдохнуть после такого жуткого и, одновременно, радостного вечера, дня, события в семье Нани и Пиотра, и нашей семье, как сестер, а именно - рождения прекрасной девочки, я направилась к Беате, осаждать ее вновь своим назойливым, сумасбродным прошением помочь в нелегком, беспросветном деле.