Побережье до половины охраняли морские пехотинцы из третьей дивизии — там жили их семьи. Изредка на окраины выдвигались полицейские патрули и военные в пятнистых грузовиках, в попытке отбить у хаоса один-два квартала, или хотя бы несколько домов. Но сопротивление было просто горячечным: подчинившие себе улицы «чифы» и «воркеры» слали против властей орды человеческого мусора, поднятого Штормом. Ко всем сложностям городского боя добавлялись периодические вспышки Радуги — пока они были слабы, но все равно после каждого «сияния» приходилось перестраиваться и отступать. Впрочем, удавалось добиться определенных результатов и имя заместителя шерифа, Мойры Гриффит, без колебаний наводившей порядок, знали теперь все — от патрульных «восьмерок» до мехводов армейских броневиков.
Чем дальше отступали мародеры, тем сильней было их ожесточение; появилось какое-то бешенство у них в бою. Нередко, отбив атаку, они выбирали какое-нибудь здание, убивали всех, кто в нем был, и поджигали, празднуя победу. Тогда власти выпустили андроидов. Военные «циклопы», стрелявшие во всё, что движется, разведчики-«глоссеры» с десятью глазами, полицейские модели, настроенные на максимально жесткий режим. Стало шумно от грохота тяжелых «Аллертов», стрекота винтов машин наблюдения и воя тяжелых аэроциклов: кентавры — боевые андроиды на летающих миникарах, — пробивались в жилые кварталы Юга…
Один из таких кентавров снизился до шестого этажа обычной биометаллической высотки. Он прошелся сканером сверху вниз, доставая до самых отдаленных комнат и фиксируя живых.
Сто двадцать девять живых организмов.
Панель моргнула, отсчитывая назад последнюю цифру.
Сто двадцать восемь.
Кибермозг тут же сравнил это число с данными Департамента.
Сто девяносто два.
Информация о шестидесяти четырех «выбывших» ушла в Информаторий, а кентавр включил акустический луч, сжимающий голоса в читаемые компьютером биты.
— …Теперь, наверное, всё, как думаешь? Эх, чаю бы напоследок, Джесс… принеси-ка мне чайку, дорогая.
— «Липтон» или «Гросс»? — ответил насмешливый женский голос. — Сейчас сбегаю в магазин мистера Моуди.
— Он разве жив?
— Жив!
Зашлепали резиновые подошвы, и забулькала вода.
— Кто бы мог подумать, что такой хлюпик, как Моуди, разделается с двумя здоровенными придурками.
— У Моуди четверо детей, Джесс. Четверо девочек — поневоле станешь сильным.
— Но снести полчерепа топором, каково? Тот грабитель до сих пор валяется у входа и мухи сидят в его черепе — похоже на арбуз с косточками.
В голосе женщины голосе послышалось отчаяние: она стала допытываться о шансах на спасение и помощь, но в ответных уверениях, что «все будет хорошо», не было убедительности.
— Нет, думаю, что все кончено — не будет никаких спасателей, — прорыдала Джесс.
— Будем все равно надеяться, милая…
Кентавр перевел акустику вправо, через три стенки, но тут послышался сигнал из Центра.
— Борт двести пять на связи!
***
Лишь один Пинто видел, как «замели» Мишель. Соскочив почти на лету с подножки авиакара, он ринулся было внутрь гостиницы. Бульдозера подмывало скорее рассказать боссу, как он ловко и хорошо все устроил, а главное — быстро. И еще хотелось подчеркнуть свою преданность общему «делу» — он был смелый мужчина с простыми эмоциями. Поэтому, когда на задний двор отеля обрушился с неба полицейский кентавр, он круто развернулся и направился туда — если не помочь (устраивать перестрелку с летающим монстром, все равно, что напасть с ножом на танк), так хоть глянуть, чем можно помочь. Все постояльцы находились под негласной опекой «семьи».
Слепящий огнями «боевого положения» полицейский робот завис над девчонкой, щелкая какими-то невидимыми человеческому глазу механизмами. Движение Пинто насторожило его. Через щель между баками квадросинтеза углекислоты итальянец увидел, как в его сторону поднимается черный ствол. Пинто шлепнулся на землю.
— Положить оружие и выйти с поднятыми руками.
Интонация механического голоса не предвещала ничего хорошего, и Бульдозер неожиданно резво для человека такой комплекции откатился за угол дома. Тут же захлопал лазерный активатор, баки превратились в решето, а Пинто с антеннкой биомаскировки шептал самую крепкую молитву, какую знал.