Усталые лошади спотыкались, но вздергивали головы, прядали ушами, жадно тянули ноздрями острый морозный воздух. Серый мерин, что был в упряжке слева, вдруг всхрапнул и потянул бодрее, понуждая свою соседку, низкорослую чалую кобылку, тоже прибавить ход — видно, почуял близость конюшни.
А между тем Фёдор Степанович уже почти попрощался с жизнью. Кто бы мог подумать, что здесь, в Малороссии, могут быть такие метели? Чтобы среди бела дня тьма кромешная и ни зги не видать, чтобы обледенелые степи, словно где-нибудь за Орью, и кажется, что ты посреди огромного замерзшего моря: куда ни глянь, везде снег, снег, снег.
— Ты, братец, знаешь что? — позвал он, высунувшись из своей кибитки. — Отвези-ка меня в церковь…
Возница зацокал, загикал, но не задорно, а, казалось, из последних сил, стараясь подбодрить лошадей, и те тоже, как и люди, словно уверовав в неожиданное спасение, прибавили ход. И уже через пару минут сани выкатили на небольшую, тёмную по вечернему времени площадь, где, окружённый приземистыми тенями хат, стоял справный белокаменный храм.
И было Фёдору Вишневскому чудесное знамение — в тёмном, укрытом низкими тучами небе, с которого крупными хлопьями всё падал и падал снег, вдруг на мгновение образовался прогал, в который засияла крупная яркая звезда, искрой заиграла на золотом кресте, скользнула по крутобокой луковице купола и исчезла.
Фёдор Степанович перекрестился и выпрыгнул из саней.
Сдёрнул с головы шапку, поднялся на крыльцо и шагнул в тёплое нутро храма. В сенях отряхнул с плеч снег и приоткрыл тяжёлую низкую дверь.
В церкви оказалось сумрачно, свечей горело немного, да и народу было мало. Пономарь быстро-быстро читал какой-то псалом, возле икон трепетали огоньки лампад.
И вдруг дивный голос, чистый, глубокий, бархатно-низкий наполнил храм:
— Всякое дыхание да хвалит Господа. Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних…
Казалось, он действительно лился с небес, точно ангел невидимо парил над головами стоящих в храме людей и пел славословие Богу. И, повинуясь мгновенному сильному порыву, Фёдор Степанович Вишневский, немолодой, не слишком набожный и совсем не восторженный сорокавосьмилетний армейский полковник бухнулся на колени, не дыша внимая чарующему, волшебному гласу:
— Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, вся звезды и свет…
По лицу Фёдора Степановича текли слёзы, и он видел, как Спаситель улыбается ему с закопчённой тёмной иконы под звуки хвалитной стихиры. Пропало всё вокруг: бедная церковь, казаки, с удивлением поглядывающие на важного барина, протиравшего коленки посреди храма, седенький дьячок с жидкой бородёнкой в латаном облачении, — рядом с Фёдором Степановичем остались только Спаситель и чудесный, льющийся в самую душу голос…
Очнулся он, лишь когда пение смолкло и от Царских врат послышался дребезжащий тенорок дьякона. Дивясь своему детскому восторгу, Фёдор Степанович поднялся, запахнул шубу и дальше слушал уже спокойно, широко, с достоинством крестясь и кланяясь в пояс. Время от времени вступал хор, в котором то и дело слышался тот самый голос.
Мимо сновала старуха, расставлявшая перед иконами свечи, и Фёдор Степанович поманил её, когда та на него взглянула.
— Кто это поёт? — негромко спросил он, вслушиваясь в голос, который как раз выводил: «Хвалите Его в тимпане и лице, хвалите Его во струнах и органе».
Старуха прислушалась, а потом пренебрежительно махнула рукой:
— Тю! Цэ ж Олёшка Розум. Якый у дячка нашого на хлибах живэ. Ишь, горло бье, що твий пивэнь[6]… Босяк, голка перекатна.
Наконец служба закончилась, казаки чинно подходили благословляться к дородному густобородому попу и выходили один за другим из храма. Подошёл и Вишневский.
— Ваше благородие проездом у нас али в гости к кому пожаловали? — спросил тот, осенив Вишневского крестом.
— Проездом по государеву делу. В Москву возвращаюсь. Заплутали в метели, думали, вовсе сгинем. — Всё ещё под впечатлением давешнего ужаса Вишневский передёрнул плечами и достал серебряный рубль. — Примите, батюшка, за ради чудесного спасения во славу Господню!
Поп деньги принял, благодарно кивнул.
— Милости прошу, ваше благородие, у меня остановиться. Мой дом в нашем селе самый годящий. Окажите честь!