Устройство быта в Покровском тоже существенно отличалось от императорского. Всеми хозяйственными делами и расходами заправлял бурмистр[54], Василий Лукич Рыбин. Немолодой, кряжистый, с сытым, любовно выставленным напоказ пузцом, он всего более походил на ушлого мужика. Собственно, двадцать лет назад он и был мужиком, держал вместе со старшим братом кабак и постоялый двор на Владимирском тракте и, верно, так до самой смерти и проторчал бы в своём кружале, если б не попал в каторгу за подпольное винокурение[55], да случилось на том постоялом дворе остановиться Его Величеству государю Петру Алексеичу, проезжавшему мимо со свитой своих людей.
Шустрый, оборотистый кабатчик из-под себя выпрыгнул, чтобы угодить царственному гостю, и так приглянулся Петру, что тот взял его к себе сперва в дворецкие, а после и управляющим одной из вотчин — Покровского-Рубцова.
Эту историю, в которой, как подозревал Алёшка, вымысла было гораздо больше, нежели истины, он услыхал от дворовых людей вскорости после появления в Покровском.
Кроме, собственно, управления поместьем, Василий Лукич занимался людскими вопросами — командовал дворней, нанимал и контролировал вольных работников, а также договаривался с подрядчиками, поставлявшими провизию. Хотя малому двору и полагалось снабжение провиантом через Дворцовую канцелярию, объём доставляемой оттуда снеди был так мал, что его не хватило бы даже на пропитание штата, не говоря уж об обслуге и дворовых людях.
______________________________
[54] управляющий имением
[55] В России существовала монополия государства на производство и продажу спиртного, нарушение её считалось уголовным преступлением и каралось очень строго — виновника наказывали кнутом и отправляли в Сибирь.
В кабаке было шумно и дымно. Потемневшие доски стола лоснились от грязи, под потолком чадила масляная лампа.
Алёшка отхлебнул мутного хлебного вина, вкус у пойла был преотвратный, отдавал сивухой, но в горле сделалось горячо и приятно.
— Ну и как тебе при малом дворе служится? — Дмитро тоже отпил из своей кружки и сунул в рот кусок капустного пирога.
— Нормально, дядько Дмытро. Хор там, конечно, поплоше, чем у вас, и народу меньше, зато регент на меня только что не молится.
— А живёшь где?
— Во дворце вместе с людьми цесаревны.
— Тю? Шо, даже не с дворней?
— Не, там в подклете службы, поварня, и дворня тамо ж живет, вольнонаёмные — кто в пристрое со двора, кто в деревне, ежели местные, а придворные, те в самом терему — на одной половине дамы, на другой весь мужеский штат, и я там же.
— Ну и как она тебе? — Дмитро понизил голос и взглянул с любопытством.
Алёшка вздохнул.
— Гарна дивчина! Я этаких красунь в жизни не видывал… Век бы любовался. И не кичлива вовсе — простая, со всеми ласковая, даже с холопами…
Он примолк, отломил от пирога подгоревшую корку и сунул в рот.
— Так что же невесел, хлопче?
— Не замечает она меня, — тихо проговорил Алёшка, не глядя на приятеля. — Нет, разговаривает приветливо, улыбается так ласково и всегда похвалит мой голос после службы, да только не интересен я ей…
— На что тебе её интерес? От панов чем дале, тем покойней. Или… — Дмитро хитро прищурился. — Да ты не вкохался ли, хлопец?
Алёшка понуро опустил голову.
— Эка ты чего возжелал! — Дмитро хмыкнул. — Ты, парень, часом, не белены объелся? Кто ты? Простой казак. А она кто? Дочь царская.
— Люба она мне, дядько Дмитро. Сам знаю, что дурак, а только как её вижу, сердце из груди выскочить норовит.
Дмитро крякнул.
— Да, хлопец, угораздило тебя… Вкохаться в цесаревну — всё одно, что зирку с неба доставать: шею свернёшь, а не дотянешься.
Алёшка в изумлении уставился на собеседника. Нешто и сюда уже матушкины россказни про зирки дошли? Однако насмешки в лице Дмитро не заметил и успокоился. И тут же вспомнил, чего ради повёл земляка в кабак.
— Послушай, дядько Дмытро, не знаешь ли, есть тут кто из наших, кто скоро домой ворочается — в Чернигов или в Чемары с Лемешами? Мне бы матушке гро́шей передать.
Он вытянул из-за пазухи тощий мешочек, где позвякивали монеты.
— Убери! — испугался Дмитро, вырвал из рук кошель и сунул Алёшке за пазуху. — Нашёл место, где мошной трясти! Не ровён час, на лихих людей нарвёшься. Убьют, деньги отымут…
Алёшка послушно спрятал сбережения.
— Так что? Не знаешь никого?
— Был сивый Петро. Он с-под Козельца. Приезжал пшеницу торговать и сало. Только не знаю, уехал уже чи ни.
Выяснив у Дмитро, как найти земляка, Алёшка распрощался с приятелем и отправился на Охотный ряд, где торговал неведомый хуторянин Петро.