19
До сих пор Карей сидел к ней чуть боком и чуть склонившись. Теперь он задвигался, чтобы развернуться, и край ткани сполз с его плеча. В машине было тепло, но, едва плед (теперь Алекса узнала, что это) начал сваливаться с его плеча, пригревшаяся девушка поёжилась от подступившей прохлады и решительно выпростала руку из-под своей части пледа, чтобы заново укрыть Карея. Подняв краешек пледа к его плечу, девушка неожиданно обнаружила, что почти обнимает парня, который, слегка улыбаясь, смотрит в её глаза — близко-близко. И замерла, с недоумением глядя на него.
— Ты что?
Его рука скользнула под пледом и плотно, горячо легла на её талию. Алекса снова машинально открыла рот спросить, что он делает. Лицо опахнуло тёплым дыханием Карея, и девушка непроизвольно сама подалась к его губам. Всё ещё не пришедшая вполне от недавнего сна, чувствуя себя уютно-тёплой и мягкой, она позволила Карею попробовать на вкус свою верхнюю губу. Прикосновение его неожиданно жёстких и горячих губ обрушилось шквалом странных ощущений: она будто бежала по обжигающему песку, болезненно, но и желанно припекающему стопы; бежала замедленно, преодолевая сопротивление — или купаясь в нём? — сумасшедшего, шального ветра, который жарко обвевал её, сбивал с ног, заставлял кружиться в неистовом танце, коротко стонать (никогда не думала, что может так, а потом и вообще перестала думать), смягчаться, становиться томной и внезапно горячо пластичной, расплавленной во всепоглощающем жаре, властно обволакивающем её. А он всё целовал её — медленно и властно, губами и языком вторгаясь в неё всё глубже и глубже, будто поглощая собой, будто наслаждаясь её вкусом, превращая её в единое чувственное ощущение. И она не могла закрыть глаз — заворожённо смотрела и смотрела в потемневшие глаза над собой — в глаза, в которых бушевало тёмное пламя. И, по впечатлениям, именно это пламя рвалось на её губах, взрываясь и растекаясь потом по всему бессильно послушному телу, и девушка только и могла, что цепляться за плечи парня, лихорадочно гладить его лицо и словно со стороны слышать и чувствовать его судорожное дыхание…
А потом было что-то, из-за чего она медленно пришла в себя, полностью повисшая в руках Карея, всхлипывая от неизведанного ранее страстного чувства, перетрясшего всё её тело, всю её душу. В полуобморочном состоянии она всхлипнула в последний раз и начала понимать, что же вернуло её в реальность. Её перестали целовать.
Парень, всё ещё тяжело дыша пересохшим ртом, продолжал смотреть ей в глаза. Потом с трудом заставил себя усмехнуться.
— А ты говоришь… тенденции…
Он вынул руку из-под пледа. Она не успела спросить — почему. Короткий мах ладонью — и погасли все огни, лохматой оранжевой бахромой бегущие по краям панели управления и по рамам машинных окон. И лишь затем открыл окна, потому что в машине дышать было нечем — воздух был слишком сухой и горячий.
Сначала Алекса испугалась. Неконтролируемый выплеск огня? Потом вспомнила ознакомительно-универсальный курс. С самоконтролем этот огонь не связан. Всего лишь остаточный выплеск эмоций. Не страшный, потому что иллюзорный. Поэтому Карей, ещё с отрешёнными глазами, но уже машинально убирает последствия страстного движения.
Пришлось и Алексе приходить в себя. Без его руки на талии она чуть не упала — настолько размякла. Хорошо ещё оставалась поддержка — она всё ещё прислонялась к его плечу. Теперь Карей подоткнул плед только вокруг неё и засмеялся, когда она неожиданно зевнула. Она смущённо прикрыла рот и сердито сказала:
— Кто-то, вообще-то, обещал кофе.
— Угу… Сейчас закажу. У меня тут знакомый есть — вынесет, что надо. Или ты всё ещё хочешь в кафе?
— Лучше со знакомым, — смущённо сказала Алекса. Она чувствовала себя слишком счастливой и встрёпанной, чтобы выходить из машины и нести своё трепетное настроение нежности в люди, постепенно с сожалением развеивая его. Ей хотелось подольше насладиться этим тёплым состоянием, внутренним ощущением разнеженной кошки.
Пока Карей заказывал по телефону, девушка смотрела на улицу и не видела ничего. Внутри всё ещё мурлыкала разнеженная кошка Алекса — правда, сквозь это мурлыканье уже пробивалась та рациональная Алекса, которая привыкла вести дом и чувствовать ответственность за каждого его обитателя. Но кошка заталкивала её обратно: она вспомнила руки, гладившие её, — и это было… Это было до краснеющих щёк, до мелких сладостных волн по телу…
— Загрустила? — Карей снова заглянул в глаза. — С чего бы?
— Ты не боишься, что весь корпус будет смеяться над нами? — нерешительно спросила Алекса рациональная. И объяснила: — Сегодня ты со мной. Вчера был с Региной. Позавчера — опять со мной. А до этого — опять с нею. И опять… Глупо как-то.