— Пойдемте за мной.
Спускались по тропинке, вившейся по крутому берегу к Дону, Анна торопилась, продолжая поражать столичного гостя и красотой, и силой, и ловкостью. «В прошлом году кончила институт, работает тут гидрологом, наблюдает за режимом Дона», — слышал он о ней от дяди Васи.
Спустились к реке. Там, у берега, покачивался на волнах ее белый, как чайка, служебный катер.
Через минуту они уже летели по розовой глади Дона.
Дон — река спокойная, величавая, но местами ей словно бы надоедает тихо и ровно катить меж берегов свои воды: она вдруг убыстряет бег, а то и срывается, превращается в бурлящую, клокочущую стихию, грозя поглотить в пучине не только одинокого пловца или утлую лодчонку, но и небольшое судно с зазевавшимся рулевым. Такие места на Дону зовут «перекаты», «пороги», «спады». О них извещают бакены, указующие мели и глубины. Фарватер здесь бывает узкий, точно бутылочное горло, извивается удавом. Не любят речники такие места, смотрят в оба.
Капризным и даже коварным был Дон у хутора Кулябского. Анюта, сидя за рулем на корме, целила катер в «тишины», виртуозно избегала бурливых «ям». Костя, сидевший спиной к носу, не сразу заметил, как Анна свернула катер в отходящий от Дона рукав, кривую, как турецкая сабля, излучину, — она врезалась в лес, и чем дальше, тем становилась уже, и бег воды убыстрялся, — и чудилось Косте, что резвый, игривый поток, рванувшийся от батюшки-Дона, сам затягивает в пучину леса белоснежный катерок.
— Вы, наверное, бывали здесь. Это — Протока. Она обогнет часть леса и через восемь километров снова вольется в Дон, образуя остров Песчаный. На Песчаный, — вон к той ветле, — мы сейчас и пристанем.
На берегу у ветлы, свесившей к воде зеленые косы, не было следов никакой стоянки. Здесь, в тени молодых берез, они разбили палатку, Анна вырубила два рогатых сука, вбила их в землю, бросила на них перекладину и повесила котелок.
— Это ваша кухня, а вот… — Показала на рюкзак: — Провизия на несколько дней.
Достала из рюкзака спиннинг, складные удилища.
— Будете ловить рыбу.
Делала все ловко, привычно, — было видно, что палаточная жизнь для нее не внове.
Анна была внучкой дяди Василия Владимировича. В последний раз Костя ее видел, когда она училась в девятом или десятом классе и жила в районном центре. Она уже тогда заметно выделялась среди своих подруг ранней зрелостью суждений, красотой и статью, но теперь она была зрелой девушкой; чуть выше среднего роста, гибкая, длинноногая, с развитой грудью и лебединой шеей, она походила на актрису, — и ступала легко и мягко, точно по сцене. Аккуратно забранный на затылке тугой узел нежно-золотистых волос эффектно обнажал нежную шейку. Но совершенно необыкновенными и неотразимыми были ее глаза: большие, небесно-синие, они с детской простодушностью смотрели на вас, отражая глубоко затаенную светлую печаль. Анюта редко улыбалась и была бы сосредоточенно задумчивой, если бы не резвые ее движения, постоянная бурная деятельность.
— Я тебя не видел пять или шесть, или семь лет.
— В последний ваш приезд о многом хотелось с вами поговорить.
— О чем же?
— О Петербурге, о царских дворцах, парках, — ведь в вашем городе так много замечательного! Я в прошлую зиму была у дедушки, но видела так мало.
— Я там живу и не перестаю удивляться красоте и величию нашей северной столицы. А ты приезжай к нам! Вот теперь же с нами и поедем.
— Спасибо. Возьму отпуск и, может, поеду. Но теперь…
Анюта оглядела окрестности.
— Я покажу вам укрытие на случай, если вас здесь обнаружат ваши преследователи. Сергей мне все рассказал и велел позаботиться.
Они направились в глубь леса. Среди густых зарослей орешника и папоротника, среди бурелома прошли метров двести и здесь снова вышли к Дону. К воде низко наклонилась подмытая течением ветла, зеленую листву омывали струи быстро бегущего в этом месте Дона. Чудилось, что дерево, словно женщина, мыло свои длинные косы и шумно фыркало и плескалось, наслаждаясь бодрящей свежестью утренней прохлады.
В том месте, где ветла обнажила два толстых корня, Анюта нырнула в зиявший провал, позвала за собой Костю. И Костя вслед за ней очутился в просторном земляном гроте, где были и постель из сена, и лист фанеры на трех ножках — подобие стола, и даже вырытые в стенах полки и на них немудреная посуда.