Я прекрасно знаю, что несходство ваших характеров и привычек делало вас несколько чуждыми друг другу, но природа создает в крови такие связи, которых ничто не в состоянии порвать, как бы слабы они ни были. В таком именно отношении находились друг к другу Вы и г-н де Шомюзи. Г-н де Морамбер равным образом не имел со своим братом сходства во вкусах, но это не помешает ему остро отозваться на его гибель, — чувство, которое Вы с ним, несомненно, разделите. Бывают часто в семьях люди, подобные г-ну де Шомюзи, которые приносят с собой меньше доброй славы, чем неприятностей, и чей образ жизни рисковал бы подорвать добрую репутацию семьи, если бы высоконравственное поведение остальных ее членов не уравновешивало все порицания, вызываемые прискорбным распутством одного из них. У многих семейств имеются свои тайные заботы. Г-н де Шомюзи был непрерывным огорчением для нашей семьи. Надо сознаться, он являлся постоянной угрозой позора и скандала и внушал нам вполне понятный ужас беспутством своего характера и неразборчивостью любовных влечений. Каким же образом человек благородного происхождения, обладающий таким умом и природными дарованиями, дошел до подобной степени пьянства и разврата? Г-н Морамбер и я часто ставили перед собой этот вопрос, когда, проведя с г-ном де Шомюзи, и не без удовольствия, несколько минут за беседой, мы видели, как он снова спешит вернуться в свою клоаку. Его влекла туда какая-то непобедимая тайная сила, владевшая самыми темными уголками сердца и сокрушавшая лучшие намерения. Некоторым извинением может служить ему то, что он родился с пылкостью страстей и одержимостью желаний, которые толкали его к женщинам с ужасающей стремительностью. Он шел к ним ради них самих, не ища в них того, что могло бы объяснить такую склонность, ставшую в нем чем-то вроде слепой и деспотической потребности, которой он до такой степени отдавал себя, что эта бешеная власть заставляла его опускаться на дно, подвергая риску иметь дело с самыми недостойными людьми и вращаться в самом опасном и гнусном обществе. Увы! Ваш бедный брат дорого заплатил за свои заблуждения и отвратительные поступки. Жестокая скоропостижная смерть не дала ему возможности примириться с небом, и — я боюсь — он отправился туда с душой, до конца изъеденной грехом.
И не болезнь положила конец жизни г-на де Шомюзи, ибо ничто не могло бы сокрушить его железного здоровья.
Во время отъезда г-на де Морамбера ко двору великого герцога г-н де Шомюзи явился пожелать счастливого пути путешественникам. Я присутствовала при этом свидании, так как не люблю, когда мои сыновья встречаются со своим дядей. Я всегда боялась, чтобы он какими-нибудь неблагоразумными словами не внушил им недостойных мыслей. Мне было бы в высшей степени неприятно, если бы г-н де Шомюзи имел на них хотя бы самое ничтожное влияние. Впрочем, нужно это признать, он всегда воздерживался от всяких попыток такого рода. В этот день г-н де Шомюзи казался озабоченным и, видимо, желал побеседовать со мной, как обычно. Я приготовилась к тому, чтобы его выслушать, но он не пошел мне навстречу и удалился, не сказав ни слова. Немного погодя я получила от него записку, где он спрашивал, когда и в котором часу ему можно будет посетить меня на будущей неделе. Я указала ему несколько сроков и часов, за исключением тех, когда у меня обедают или когда кто-нибудь бывает, так как он желал говорить со мной наедине. Свой ответ я велела отнести в гостиницу, где он проживал и которая носила название «Польская Армия». Он поселился в ней после того, как выехал из прежнего трактира под вывеской «Шпага». Такая перемена адреса была вполне в его привычках. В эти дни г-н де Шомюзи не появлялся. Погода была скверная, падал снег, за которым вскоре последовал сильный ветер. На улицах было не очень приятно. Зима стоит в этом году суровая.
Непогода, казалось, установилась прочно и длилась вплоть до назначенной недели. В прошлую среду, которая была как раз тем днем, когда у меня кто-нибудь обедает, непогода усилилась. Дул бешеный ветер, шел ледяной дождь. Слышно было, как капли стучали в стекла, и, несмотря на колпачки, свечи мигали при каждом порыве ветра. Я была уверена, что никто не рискнет идти ко мне в такую погоду, и мне придется обедать tête-à-tête с президентом де Рувилем. Впрочем, я ничего не имела против. Г-н де Рувиль очень неглуп, а после обеда мы можем начать с ним партию в реверзи[1]. Но, несмотря на бурю, я была обманута в своих ожиданиях. Когда садились за стол, нас было уже четыре дамы и шесть кавалеров. Такое количество друзей тронуло меня чрезвычайно. Я очень благодарила их за твердое желание развлечь меня в моем одиночестве. Это привело меня в хорошее настроение, и обед начался весьма весело. Четыре дамы: г-жа де Блэзэ, г-жа де Вардонн, графиня д'Антильи и я; кавалеры: д'Антильи, де Блэзэ, де Валентон, граф д'Эстрак, англичанин мистер Смитсон, г-н де Бридо и президент, к которому была обращена тысяча комплиментов за то, что он, невзирая на подагру, рискнул подвергнуться ярости Борея. Из этого шутя вывели заключение, что он влюблен в меня и пользуется отсутствием г-на де Морамбера, чтобы достичь своей цели. Не соглашаясь с этим, г-н президент сознался, что он достоин некоторой похвалы за то, что прибыл в такую дурную погоду еще потому, что, выходя из кареты, чуть не был сбит с ног женщиной и весьма подозрительным мужчиной, которые, словно устроив засаду, прятались в подъезде дома. Президент добавил, что в этом нет ничего удивительного, что улицы весьма небезопасны в такое время, что они так и кишат любителями легкой наживы и что в Париже наблюдается большое число самых невероятных ограблений. Не лучше дело обстоит и в провинциях, ибо там отмечено немало случаев грабежа, произведенного с замечательной дерзостью.