После этой истории я довольно долго не видел Бинго. Несколько раз я оставлял ему записки в клубе с просьбой позвонить мне, но они не оказали на него никакого действия. Должно быть, он был слишком занят. Сыны Красной Зари тоже не попадались мне на глаза, хотя Дживз сказал мне, что как-то вечером встретил товарища Батта и даже разговаривал с ним. По словам Дживза, Ватт выглядел мрачнее тучи. Видимо, он проиграл состязание, в котором призом была Шарлотта.
— Мистер Литтл окончательно его вытеснил, сэр, — сообщил мне Дживз.
— Хуже не придумаешь, Дживз, хуже не придумаешь.
— Да, сэр.
— Когда малыш Бинго берётся за дело, засучив рукава, ему нет удержу, Дживз.
— Вы, безусловно, правы, сэр, — сказал Дживз.
Затем наступил день скачек в Гудвуде, и я отправился на ипподром, одевшись с иголочки.
По правде говоря, когда я что-нибудь рассказываю, я никогда не знаю, придерживаться ли мне одних только фактов или, так сказать, заняться разглагольствованиями и рисовать всякие там картины, и прочее, и прочее. Я имею в виду, куча деятелей, вне всякого сомнения, описали бы вам гудвудские скачки, не забыв про голубое небо, зелёную травку, весёлую толпу карманников и не менее весёлую толпу зрителей, чьи карманы подверглись опустошению, ну и всё такое. Лично я лучше ничего об этом не скажу. К тому же у меня просто рука не поднимается вдаваться в подробности этих треклятых скачек. Рана слишком свежа. Сердечная боль ещё не утихла. Видите ли, дело в том, что Океанский Бриз (будь он неладен) не мог, как выяснилось, даже мечтать о кубке. Поверьте мне, он не мог о нём даже мечтать.
Такие испытания закаляют душу. Всегда неприятно, когда фаворит вдруг приходит одним из последних; что же касается именно этого животного, все считали, что после заезда достаточно будет подойти к букмекеру и забрать деньги. Я отошёл от пэддока, стараясь как можно скорее забыть о своём несчастье, и внезапно столкнулся со стариком Биттлшэмом, который выглядел таким потрясённым и убитым горем (лицо у него было багровое, глаза вылезли из орбит, а губы тряслись), что я молча пожал ему руку.
— Я вас понимаю, — сказал я. — Прекрасно понимаю. Сколько вы спустили?
— Спустил?
— На Океанском Бризе.
— Я не ставил на Океанский Бриз.
— Что?! Вы, владелец фаворита, ничего на него не поставили?
— Я никогда не играю на скачках. Это против моих правил. Мне сказали, животное не смогло выиграть соревнований.
— Не смогло выиграть! Ваше животное отстало так сильно, что практически пришло первым в следующем заезде!
— Ха! — сказал старикан.
— Ха! — согласился я. Затем я внезапно подумал, что тут дело нечисто. — Послушайте, если вы ничего не потеряли на скачках, почему вы так ужасно выглядите? — спросил я.
— Этот парень здесь.
— Какой парень?
— Бородач.
Вы должны понять, до какой степени я очерствел душой, когда я скажу вам, что впервые за долгое время подумал о Бинго. Я внезапно вспомнил, как он говорил мне, что обязательно будет в Гудвуде.
— В эту самую минуту он произносит зажигательную речь, направленную против меня лично! Пойдёмте! Видите толпу? — Старикан увлёк меня за собой и, используя свой вес, протиснулся в первые ряды. — Смотрите! Слушайте!
Малыш Бинго в тот день явно превзошёл самого себя. Испытывая смертельные муки от того, что поставил все свои небольшие сбережения на скотину, не пришедшую даже в первой шестёрке, он вдохновенно рассуждал о чёрных сердцах владельцев-плутократов, которые обманули доверчивую публику, дав ей понять, что лошади нет равных, в то время как она страдала одышкой и вряд ли могла пройтись по конюшне, не споткнувшись и не присев передохнуть. Затем малыш принялся рисовать печальную (и, должен признаться, очень трогательную) картину краха рабочей семьи в результате такого нечистоплотного поведения подлецов. Он говорил о рабочем человеке, простом и доверчивом, который прочитал в газетах о великолепной форме Океанского Бриза и перестал кормить жену и детей, чтобы поставить на эту тварь; отказывал себе в кружке пива, экономя каждый шиллинг; вскрыл шпилькой копилку ребёнка накануне заезда; и в конце концов потерял всё, что имел. Должен признаться, говорил он очень вдохновенно. Я видел, как старик Роуботам одобрительно кивал, а бедняга Батт мрачно смотрел на оратора с плохо скрываемой ревностью. Публика ловила каждое его слово.
— Но не всё ли равно лорду Биттлшэму, — надрывался Бинго, — потерял или нет бедный работяга свои честно заработанные деньги? Говорю вам, друзья и товарищи, нам надо не спорить, выступать и принимать решения, а действовать! Действовать! Честные люди не могут жить спокойно, пока кровь таких, как лорд Биттлшэм, не польётся рекой!