— Ты очень хорошая дочь, Шани. Что за глупости?
Девчонка вдруг легкомысленно улыбается в ответ, демонстрируя яркую белую усмешку, сверкающую даже в полумраке кухни неестественной белизной, а потом упирается языком в край рта, ненавязчиво показывая остроту длинноватых для человека клыков.
— Это был не вопрос, мадемуазель, — мягко говорит она, — кстати, у вас очень красивая шея.
И когда Шани золотистым смерчем кидается вперед с невероятной безумной скоростью, словно летит, а не идёт, то женщина звонко и испуганно вскрикивает, но всего один раз.
На второй крик просто не хватает времени.
========== 6. ==========
Рот Шани полон крови. Эта кровь на вкус должна напоминать божественный нектар сорванной силой победы; потрясающую жадность вечно голодной твари, дорвавшейся до вожделенного куска чужой плоти; триумфальное счастье от выдранной силой победы, но…
Рот Шани полон крови, но ей почему-то кажется, что вместо питательной целебной жидкости она на спор глотает протухшее гнилье. Несомненно, вины мадемуазель Лоуренс в отвратительности вкуса собственной крови совершенно точно нет, но девчонка, вцепившаяся ей в глотку бешеной пиявкой, отчего-то так не думает.
Между острыми белыми зубами небрежно перекатывается пласт разодранной кожи, а сама Шани поглубже вонзает клыки, словно собирается выдирать из белой шеи хрипящей учительницы едва ли не шматы мяса, но пока просто жадно и бездумно сглатывает свой кровавый обед, умудряясь параллельно удерживать слабо сопротивляющуюся жертву чуть пригнутой к полу – мадемуазель Лоуренс выше и плотнее телосложением, но раздраконенная вампирша упорно и вдумчиво тянет её на пол, наседая всем своим птичьим весом, стремительно стараясь опрокинуть женщину как можно быстрее.
Это происходит не с первой попытки. В итоге Шани просто-напросто бьет мыском белого кроссовка в голень учительницы, и та издает ещё один полузадушенный всхлип, прежде чем тяжелым мешком кожи, мяса и крови грузно осесть на пол, утягивая за собой девчонку.
Шани на секунду оставляет её в покое, прекратив поглощать кровь, но ненадолго: девчонка нагло седлает обмякшее тело преподавательницы, словно выигрывает в драке и теперь балансирует на опрокинутым теле самодовольным паразитом. Обхватывает коленями бока мадемуазель Лоуренс и вновь склоняется к её шее, опаляя кожу горячим прерывистым дыханием; ведет юрким розовым языком мягкую дорожку из слюны и тихо хихикает в ухо, заставляя женщину содрогнуться в суеверном ужасе.
— Что-то не так, мадемуазель Лоуренс? – девчонка нарочито медленно склоняется над лицом женщины, позволяя ей как следует рассмотреть пылающие золотые глаза на надменном красивом личике и кровавый отблеск на радужке. Шани обнажает зубы в игривой лучистой усмешке, демонстрируя внутреннюю полость рта, заалевшую от чужой крови и испачканные клыки; Элиза вскрикивает снова, но вампирша мгновенно душит её вопль своим телом, не позволяя вырваться из своей хватки.
А Ник, наверное, спит. Ему, наверное, плевать на саму Шани и на то, что Шани творит прямо сейчас, устроив безжалостный кровавый пир прямо у него под носом, заявившись в дом глубокой ночью, чтобы… А зачем она, кстати, вернулась?
Зачем ты вернулась, Шани?
Почему ты снова здесь, несмотря на прежнюю жестокость его (и своих слов); разгромила к чертям собачьим его кухню недолгой беспроигрышной борьбой и теперь, явно назло приемному отцу, уничтожаешь все намеки на присутствие любой женщины в этом доме?
Ты ведь не испытываешь ревности, Шани.
Ты тонешь в ярости. И эта ярость кипит в тебе поющими феромонами, чем-то безумным и древним, тяжелым, монолитным, будто вековая печать запертого подземелья, словно ты – узница собственных желаний, готовая убить ни в чем не повинную женщину только лишь из-за своей скуки.
Плохая девочка. Очень и очень плохая девочка без намеков на хорошие оттенки; да, тот самый златокудрый ангел, что жертвует всем встречным попрошайкам на улице и оставляет официантке чаевые, превышающие стоимость заказа только лишь из-за: «какие у вас красивые глаза!».
Какие у вас красивые глаза, мадемуазель Лоуренс. Светлые, большие, но настолько испуганные, что смотреть больно – обычно девушки смотрят на Шани иначе, совсем иначе, но Элизе Лоуренс не повезло оказаться в черном списке лишь из-за того, что она вздумала крутить с опекуном одной маленькой избалованной вампирши. Не так ли?..
Шани издает какой-то заинтересованный хмыкающий звук и небрежно ведет тонкими узкими пальцами по подбородку замершей женщины, а затем, улыбнувшись ей жутковато-ласковой усмешкой голодной акулы, снова вцепляется в её горло, на этот раз не выпивая кровь, а просто разрывая кожу в попытке быстрого, но вполне мучительного убийства.
И у неё бы, наверное, вышло, если бы не Ник.
Вампирское чутье подводит Шани всего лишь на пару секунд, но мужчине этого хватает, чтобы броситься вниз с лестницы (она видит это краем глаза) и схватить её за талию в попытке оторвать от рыдающей мадемуазель Лоуренс, но девчонка не спешит сдаваться так рано, приглушенно и разъяренно шипя бешеной коброй и отчаянно сопротивляясь цепким жестким рукам Ника, оттаскивающим её от выпитой жертвы.
— Нет! – едва ли не на ультразвуке взвизгивает вампирша, бездумно дергаясь в руках Ника, — отпусти! Я не закончила! Отпусти!
Шани гневно щелкает зубами, будто зверь и шипит, выдираясь из кольца объятий с нечеловеческой безумной силой, намереваясь закончить начатое, но Ник не позволяет ей сдвинуться и на сантиметр – он старше, сильнее и опытнее, и Шани д о л ж н а его слушаться, но вместо этого плюется ругательствами на французском диалекте, перемежая все издевательскими посвистываниями.
Не в её смену, Ник. Она добьет её прямо сейчас, не потому что голодна, а потому что так нужно, черт побери! Нужно избавиться от этой идиотской человеческой обузы, проникшей к ним в дом паразитической заразой, смеющей пятнать все своим мерзким вонючим запахом человека.
Хрупкого и ломкого человека, кости которого так легко дробятся в железных клыках вампира.
— Отпусти меня, я хочу добить её! – рычит Шани злобно, неудобно выворачивая шею и стараясь заглянуть опекуну в лицо.
Шани крутится в его руках юлой, пока Элиза Лоуренс опирается на дрожащие руки и тщетно пытается отползти прочь, зажимая ладонью кровоточащую жуткую рану на разорванной шее, стремясь унять текущие алые дорожки, пятнающие чистый пол.
— Дай мне избавиться от неё, она мешает нам! Она мешает нам с тобой! – убежденно вещает Шани, а потом лягает не ожидающего этого Ника в колено пяткой и, яростно взбрыкнув, оборачивается и неумело вцепляется зубами в его плечо.
Элиза Лоуренс вопит как дурная, пока Шани стремительно атакует собственного опекуна в попытке вырваться из его рук и наконец-то добить уползающую преподавательницу.
Отпустит или нет?..
========== 7. ==========
Шани Эйвери далеко до садистки, как бы ей не хотелось признаться в обратном (а ей определённо не хотелось). По человеческим меркам она давно бы стала серийной убийцей и вполне осознанной личностью в свои двадцать с чем-то, но по правилам вампирской аристократии вся её дерзкая убийственная лживость сладостной юности – всего лишь игра молоденькой хищницы. Так, щенок с режущимися зубками, которого надо кормить четыре раза в день, выгуливать на улице и не забывать чесать за ушком, чтобы он не казался брошенным. Этому Джоанну мать ее Честершир должны были научить родственники — безымянный отец или пропавшая мать, может, тетушки или прочие члены семьи, но вышло так, что этому ее учил Ник.
А Ник очень хороший учитель. Жаль только, что все-таки слишком сильно подвержен нежности и возможному состраданию, которое, безусловно, выводит ее из себя прямо сейчас волной чистого недовольства.
Как же так, Ник?..
Джоанна была рождена на стыке тягостных времен гражданской войны в тысяча восемьдесят пятом году; она – олицетворение греховности происходящего, которое скалится соблазнительной клыкастой усмешкой с поверхности богохульных икон. Ей бы пошло средневековье, а к лицу вместо дорогих украшений — эпоха томного джаза. Она бы могла с успехом стать ровно как фавориткой при жестоком короле, так и джазовой певицей в нуарных платьях, танцующей среди толпы где-то в вест-инде, не зная собственного имени и прошлого.