Чувствуя онемение, он сумел выбраться наружу. Другим машинам пришлось остановиться. Улица теперь была заблокирована. Его машина и машина женщины полностью ее перегораживали, потому что с обеих сторон тянулись сплошные ряды припаркованных автомобилей.
— Смотрите. — Все ее тело сотрясалось. — А мне надо забрать его в час тридцать. Это вы виноваты — вы ехали посреди улицы, вы даже не видели меня. Вы что, не слышали, как я вам сигналила? Вы не поднимали головы, вы смотрели вниз — вы вообще на меня не смотрели или не обращали внимания.
— Так и есть, — сказал он.
— Ну что вы стоите столбом? — сказала она, буравя его взглядом. — Делайте что–нибудь. Расцепите их. — Она отошла, потом снова забралась в свою машину. Потом вдруг снова вылезла. Он не мог за ней уследить: она уже снова была рядом. — Вы собираетесь что–нибудь делать? Или так и будете стоять?
Он присел на корточки и слепо уставился на два бампера. В сознании у него царила пустота, у него не было никакого плана, никакого представления, что делать.
— Я ведь просто могла вас убить, — сказала женщина позади него. — Вы вообще водить умеете? Через десять минут мне надо быть в отеле «Клермонт», теперь я нипочем туда не успею. Вы вызовите буксир? Я хочу записать ваш номер. — Она побежала обратно к своей машине, чтобы найти, на чем писать.
Фергессон ощупал бамперы. Одну из машин придется поднимать домкратом.
— Вы застрахованы? — спросила женщина, вернувшись. — Полагаю, что нет; у таких, как вы, никогда нет страховки. Я пойду в тот дом и вызову такси. Теперь у меня есть ваш номер.
Она торопливо прошла по дорожке к крыльцу дома напротив и принялась звонить в дверь. Спустя миг его внимание вернулось к бамперам.
— Помощь нужна? — спросил какой–то человек, подошедший сзади.
— Нет, — сказал Фергессон. — Спасибо.
— Хотите, я вызову буксир?
— Нет, — сказал он.
Подойдя к багажнику своей машины, он достал домкрат. Затем открыл багажник «Крайслера» и взял там домкрат побольше, для «Крайслеров». С помощью их обоих он поднял передок «Крайслера». Бамперы все равно продолжали цепляться друг за друга. Присев на колени, он спустил воздух из передних шин своего «Понтиака». «Понтиак» со вздохом медленно осел. Старик ухватился за изогнутый зеленый бампер «Понтиака» и рванул его. Металл наконец поддался, и машины разъединились.
Он забросил домкраты обратно в багажники и пошел по дорожке к дому, в котором скрылась женщина. Входная дверь была открыта: он видел ту женщину у телефона в коридоре. Появилась другая женщина, хозяйка дома.
— Скажите ей, что она может ехать, — сказал старик, едва переводя дух. Повернувшись, он пошел по дорожке обратно, прочь от дома.
Появилась женщина–водитель, все еще бледная и дрожащая.
— Премного вам благодарна, — сказала она ледяным тоном.
— Я их разъединил. — Он рылся в своем бумажнике; пальцы у него так одеревенели, что, казалось ему, могли вот–вот сломаться. — Вот вам моя визитная карточка.
Она выхватила у него карточку и запрыгнула в свой «Крайслер». Двигатель завелся, и она тронулась, машина повиляла из стороны в сторону, а потом скрылась за углом.
Начали снова двигаться и все другие остановившиеся машины. Однако тот, кто предлагал помощь, оставался на месте. Его маленькая иномарка была припаркована на подъездной аллее.
— Как насчет вашей машины? — сказал он. — У вас две шины спущены.
— Я управлюсь, — сказал старик. — У меня автомастерская. Вот что за карточку я дал той даме. Карточку с адресом моей мастерской.
— Понятно, — сказал водитель. — Что ж, удачи. — Он неловко забрался в свою иномарку. — Пока.
Фергессон в одиночку откатил свой «Понтиак» с проезжей части к обочине. Он заблокировал два проезда, но дорога транспорту теперь была открыта. Вообще–то они и так могли проезжать мимо, сказал он себе. Остановились, чтобы просто поглазеть. Ублюдки. Им наплевать, есть ли у меня разрешение оставлять свою машину вот так. Но он не мог сделать ничего другого.
До дома Хармана было недалеко, и он пошел по тротуару, даже не остановившись, чтобы отдышаться. Перед глазами у него мельтешили красные точки, в горле горело. Он шел, дыша через рот, и его жадные глубокие вздохи испугали двух прохожих, шедших навстречу. Он ухмыльнулся им и пошел дальше. Мне надо пройти всего с квартал, сказал он себе. Ему казалось, что он уже видит нужный дом и может подойти к нему сзади, срезав расстояние.
Да, подумал он, вот он. Перед домом стоял грузовик Хармана; на нем значилось название фирмы звукозаписи. Значит, все верно. Наконец он на месте. Сойдя с тротуара в траву, он стал пробираться к газону, засаженному розами, не пытаясь найти вымощенную каменными плитами дорожку. У него на это не было времени. Мне надо идти прямо туда, сказал он себе. Я должен заключить с ним большую сделку, мне нельзя медлить. Теперь он пробирался среди деревьев. С этим не медлят. Он стиснул руками свой пиджак, чтобы банковская и чековая книжки были в безопасности.
Проходя через розовый сад, он оступился и упал назад — совершенно неожиданно обнаружил, что сидит и дышит с присвистом; почти сразу же поднялся и стал, пошатываясь, отряхиваться. Пиджак испачкался. Он сделал еще три шага и оступился снова. На этот раз он поскользнулся, ноги разъехались в разные стороны, его шатнуло вперед. Выставив руки, чтобы опереться о почву. Он пробежал последние несколько шагов, балансируя руками, и достиг бетонного крыльца перед парадной дверью. Кусочки почвы и удобрений сыпались с него, отскакивая от бетона. Дрожа от боли, он оттирал от земли руки, стоя на крыльце перед входной дверью. Вытер о коврик ноги. А потом постоял там какое–то время и, выждав, пока восстановится дыхание и он сможет говорить — ему необходимо было иметь возможность говорить, — он поднял руку и постучал.
Внутри дома кто–то зашевелился.
Слишком рано я постучал, подумал он. Я еще даже не отдышался, как же я смогу говорить? Он почувствовал панику. Не подходите пока, сказал он про себя. Если я больше не буду стучать, то не подходите, хорошо? Он стоял перед дверью и не стучал, не производя никаких звуков, кроме тех, что сопровождали дыхание. Но к двери все равно подходили.
Вы, ублюдки, сказал он про себя. Вы застали меня не вовремя, я не готов. Но он ничего не мог поделать. Теперь он не мог их остановить. Дверь начала открываться.
Здравствуйте, сказал он. Здравствуйте, можно войти? Мистер Харман дома? Он упражнялся быстрее и быстрее, пробегая по всем этим фразам, пока открывалась дверь, он тараторил их, поспевая за ее движением. Послушайте, я приехал повидаться с мистером Харманом, если он не занят. Это очень важно. Он похлопал по пиджаку, по чековой книжке, по боли. У нас деловой разговор, сказал он. Он пыхтел все быстрее и быстрее, как какой–то механизм. Голова его, словно кукушка, моталась взад–вперед в одном ритме с дверью. Здравствуйте, здравствуйте.
Здравствуйте, сказал он. Здравствуйте.
Дверь открылась полностью. Женщина, хорошо одетая, элегантная. Улыбается, глядя в сторону, рука — кольцо, пальцы — лежит на двери, на ногтях розовый маникюр. Ковер в прихожей и стол; арочный проем. Взгляд внутрь и мимо. Камин.
Здравствуйте, пробулькал он. Мне очень жаль. Простите, что так вышло. Жар вокруг шеи, там, где новый галстук. Потянулся к обогревателю. Солнце обрушивалось на него, расщепляло, раскалывало ему голову. Я уберу его оттуда. Но я не могу его отвести. Может, вы его отведете. Простите, простите, говорил он женщине. Он пятился от нее, отступал.
— Да? — сказала она.
— Жарко, — сказал он. — Можно мне присесть на минутку?
Взять пузырек с витаминами. Гемо–ти–тичными. Он засмеялся; оба они засмеялись, и она держала дверь открытой, так что он смог пройти мимо нее в прохладный сумрачный коридор, совсем беззвучно, все звуки терялись в ковре. Белые испанские стены, им тысяча лет. Он даже не смел дышать.
— Мой муж дома, — сказала она, идя впереди него. — Думаю, вы хотите подождать.
— Спасибо, — сказал он, найдя кресло.
Черная кожа; его руки обследовали кресло, узнавали его.