— Простите? — сказал Харман, поднося ладонь ковшиком к уху.
— Одному негру.
— А! — сказал Харман. — Убанги. — Он улыбнулся.
— Наличных, естественно, у того не было. Он выложил четыре сотни. Я продал ее в кредит через свою кредитную компанию, что на другой стороне улицы.
Харман рассмеялся.
— Мне пришлось только перейти через Сан–Пабло, — сказал Эл, — и обратиться в Западную Оклендскую сберегательную и кредитную компанию. Я получил двенадцать процентов составной доли на неоплаченный баланс, включая кредитные выплаты и прочие гонорары. А если нам понадобится вернуть машину в собственность, то убанги по–прежнему несет ответственность за весь неоплаченный баланс. Это контракт на три года. Фактически в общей сложности моя доля достигает реалистических двадцати четырех процентов, потому что это то, что мы называем дисконтом.
— Думаю, я понимаю, какого рода эта доля, — сказал Харман. — Я с таким сталкивался.
— Так что в общем я получил почти две тысячи долларов за бывшее такси, — сказал Эл. — Изначально же эта машина стоила всего около шестнадцати сотен, новая. Мне пришлось только покрасить ее и почистить. А когда я ее красил, то даже не стал ошкуривать ржавчину и рихтовать выбоины: я просто заполнил выбоины шпатлевкой и закрасил сверху.
Мистер Харман опять рассмеялся. Казалось, он очень заинтересован: он не выказывал никаких признаков нетерпения, желания, чтобы Эл поторопился и перешел к делу; он, казалось, с удовольствием послушал бы дальше.
— Я имею в виду, — сказал Эл, — что сделаю все на свете, чтобы продать машину. Я всегда заново нарезаю шины.
— Это как?
— Ну, беру лысую шину — без протектора — и разогретой иглой делаю нарезку в резине. Наношу фальшивый протектор, а потом крашу шины черной краской, чтобы выглядела как новая.
— Разве это не опасно?
— Еще как! — сказал Эл. — Если парень наедет хотя бы на незагашенную спичку, то шина лопнет. Но он думает, что получает комплект хороших шин, из–за чего идет дальше и покупает машину, которую иначе мог бы и не купить. Это часть бизнеса; все или почти все делают так же. Запасы надо сбывать и обновлять. Главное — это иметь наготове историю, чтобы объяснить что угодно. Если не можешь завести машину, то всегда говоришь, что она не заправлена. Если стекло не поднимается или не опускается, говоришь, что машину пригнали только сегодня утром и твой парнишка еще не успел ее осмотреть. Вам, мол, придется зайти чуть позже. Если клиент замечает, что истерт напольный коврик, говоришь, что машину водила женщина на шпильках. Если изорвалась обшивка сидений, может, из–за детей, говоришь, что прежний хозяин брал с собой домашнюю собачку, а та своими когтями сделала это за неделю. Всегда выдаешь какую–нибудь историю.
— Понимаю, — сказал Харман, очень внимательно все слушая.
— Если из–за плохих подшипников двигатель работает слишком шумно, говоришь, что это просто эксцентрик не приработался. — Харман кивнул. — Если у машины не переключаются скорости, говоришь, что только что установил новое сцепление и оно еще не успело приработаться.
Харман, поразмыслив, спросил:
— А что, если тормоза не работают? Предположим, вы позволяете клиенту проехаться на одной из ваших машин, а она, когда он пытается ее остановить, просто не останавливается? Что вы тогда скажете?
— Тогда говоришь, что какие–то ворюги слили ночью тормозную жидкость, — сказал Эл. — И кроешь всех подонков, которые уводят зажигалки, лампы и запаски; честишь их в хвост и гриву.
— Понимаю, — кивнул Харман.
— У меня хороший бизнес, — сказал Эл. — Мне нравится мериться с ними своей смекалкой. Это возбуждает, это стимулирует. Я не стал бы заниматься ничем другим. Это для меня — источник жизненной силы. Я рожден для этого бизнеса. Я знаю в нем все ходы и выходы.
— Да, похоже на то, — сказал Харман.
— Но я вынужден его оставить, — сказал Эл.
— Почему?
— Мелковат он, чтобы меня удержать.
— А, — сказал Харман.
— Послушайте, — сказал Эл. — Я — как шаровая молния. Мне надо двигаться. Меня нельзя удержать чем–то мелким. Продажа подержанных машин была для меня чем–то вроде тренировочной площадки. Это научило меня пониманию мира. Теперь я готов к чему–то настоящему. К чему–то такому, где мои способности потребуются в полной мере. Прежде это было для меня вызовом, но теперь уже нет. Потому что, — он стал говорить тихо и резко, — я знаю, что могу победить. Всякий раз. Не им со мной тягаться, хоть по одному, хоть всем разом. Стоит им ступить ко мне на стоянку, как… — Он изобразил удар кнутом. — Они мои. Состязаться не с кем.