Никто из них не обратил на него ни малейшего внимания, когда он медленно к ним приблизился.
Своим обычным хриплым и низким голосом старик растолковывал все то же, что раньше объяснял Элу; он ссылался на те же причины и использовал почти те же слова. Как будто, подумал Эл, это была готовая речь, которую он составил. Старик говорил, что выбора у него, как ей прекрасно известно, не было, доктор запретил ему заниматься тяжелым трудом, неизбежным при авторемонтных работах, и так далее. Эл слушал без интереса, стоя так, чтобы иметь возможность смотреть наружу, на яркую полуденную улицу, на снующих людей и проезжающие машины.
— Ладно, я вот что думаю, — сказала Джули всегдашней своей скороговоркой. — Может оказаться, что оно и к лучшему, потому что теперь он, возможно, сумеет продолжить обучение.
— Господи, — только и сказал Эл, услышав эти слова.
Старик посмотрел на него, потирая правый глаз, который покраснел и распух: видимо, что–то в него попало. Достав из заднего кармана большой носовой платок, он стал касаться глаза его краешком. И на Эла, и на Джули он взирал с выражением, которое Эл счел смесью хитрости и нервозности. Старик принял решение, он определился со своей позицией, причем не только относительно мастерской, но и относительно их обоих. И что он там чувствовал, хорошо или плохо обошелся он с ними, не имело значения. Он не изменит решения. Эл знал его достаточно хорошо, чтобы понимать это: старик был слишком упрям. Даже Джули со своим властным язычком никак не могла на него воздействовать.
— Говорю же вам, — бормотал старик. — Паршиво жить, работая здесь в сырости и на сквозняках. Просто чудо, что я давным–давно не окочурился. Я буду счастлив убраться отсюда, я заслужил отдых.
— Можно было бы поставить в договор о продаже условие, что новый владелец обязан продолжать сдавать стоянку моему мужу в аренду по прежней цене, — сказала Джули, скрестив руки.
— Ну, я не знаю, — сказал, опустив голову, старик. — Это на усмотрение моего брокера, я поручил ему все уладить.
Лицо жены Эла сделалось красным. Он редко видел ее в таком гневе; у нее тряслись руки, потому–то она и скрестила их на груди. Прятала кисти.
— Слушай, — сказала она пронзительным голосом. — Почему бы тебе просто не помереть и не завещать мастерскую Элу? Ведь у тебя нет ни детей, ни родственников…
После этого она умолкла. Как будто, подумал Эл, поняла, что сказала что–то дурное. Это и было дурно, подумал он. Это несправедливо. Хозяйство принадлежало старику. Но Джули, конечно, никогда этого не признает, факты ей не указ.
— Пойдем, — сказал ей Эл. Взяв ее за руку, он силой повлек ее прочь от старика, что–то бормотавшего в ответ, по направлению к выходу, к улице.
— Как же меня это бесит, — сказала она, когда они вышли на солнечный свет. — Полный маразматик.
— Маразматик, как же, — сказал Эл. — Старик очень даже соображает.
— Как скотина, — сказала она. — На других ему наплевать.
— Он для меня много делал, — сказал он.
— Сколько ты выручишь, если продашь все эти свои машины? — спросила она.
— Где–то пять сотен, — сказал он. Хотя на самом деле сумма была бы немного больше.
— Я могу снова перейти на полный рабочий день, — сказала она.
— Я подыщу себе какую–нибудь другую точку, — пообещал Эл.
— Но ты же говорил, что не сможешь обойтись без его помощи, — сказала она. — Ты сказал, что у тебя нет достаточных средств, чтобы покупать машины, которые можно было бы выставить на продажу без…
— Заключу договор с какой–нибудь другой мастерской, — сказал Эл.
Остановившись и твердым взглядом упершись ему в глаза, Джули сказала:
— Тебе пора вернуться к обучению.
По ее мнению, ему было необходимо получить степень выпускника колледжа. Для этого ему требовались еще три года — один год он ходил в Калифорнийский университет, — и тогда он смог бы получить то, что она называла приличной работой. Его степень была бы в практической области: она выбрала для него деловое администрирование. В тот единственный год у него не было основного предмета специализации. Он прошел только общий курс: немного того, немного сего. Ему это не понравилось, и продолжать он не стал.
Прежде всего ему не нравилось находиться в помещении. Возможно, поэтому его привлекал бизнес с подержанными автомобилями: он мог целый день оставаться под открытым небом. И, конечно, здесь он сам был себе хозяином. Он мог приходить и уходить, когда ему заблагорассудится; мог открываться в восемь, в девять или в десять, отправляться на обед в час, в два или в три. Тратить на него полчаса или целый час, а то и вообще перекусывать в одном из своих автомобилей.