Гнев поднимается у меня в горле. — Мужчины или Джоны?
— Какая разница. — Это не вопрос. — Они берут то, что хотят, или покупают это. Нам повезло, когда они потрудились это купить.
Я встаю с ее старого, заплесневелого кресла, серьезно раздраженный.
— Когда ты стала такой ненавистной?
Я уже знаю ответ. Она стала ненавистной, когда стала старой и одинокой.
Вот почему я не ухожу из ее квартиры.
Я остаюсь и готовлю для нее обед из продуктов, которые принесла. Мы едим вместе и играем в криббидж. Я тасую и сдаю карты, когда приходит ее очередь — ее руки стали хуже.
Даже если ее слова для меня больше не Евангелие, даже если она больше не мой учитель, она все еще мой друг.
И я люблю ее. Я понимаю это, видя ее самой старой, самой больной, самой слабой, самой сварливой. Я все еще чувствую это тепло, когда смотрю на нее.
Я провожу рукой по ее морщинистому старому когтю. Ее кожа мягкая и тонкая, на ней проступают голубые вены.
— Эй, — говорю я. — Я люблю тебя.
— О Боже! — Табита качает головой. — Что он с тобой делает?
15
БЛЕЙК
Одеваюсь с особой тщательностью для большой речи Рамзеса.
Я знаю, что это важно для него. Я хочу, чтобы он видел, что для меня это тоже важно.
Он ухмыляется, когда забирает меня в своем новом бордовом костюме.
— Ты получил его! — восклицаю я, проводя руками по материалу.
— Пришел как раз вовремя.
Рамзес выглядит просто потрясающе в этом насыщенном, глубоком цвете, как я и предполагала. Синий — его цвет, он выбирает его чаще всего, но этот красный делает его похожим на императора.
На мне глубокий темный тил, который прекрасно сочетается с ним. Мне кажется, что сегодня между нами существует космическая связь, хотя я смеюсь над подобными мыслями.
— Спасибо, что пошла со мной, — говорит он, обнимая меня за плечи. Не думаю, что после этого я смогу вернуться к сиденьям-ковшам. Я прижимаюсь к нему, выскользнув из туфель на шпильках, чтобы положить ноги на скамейку.
Рамзес преуменьшил, когда сказал, что будет выступать перед довольно большой толпой. На светлой лужайке собрались все, кто хочет выглядеть хорошим сторонником городских школ, — от комиссара полиции до мэра.
Позади возвышается грандиозное каменное здание новой средней школы с именем Рамзеса в буквах высотой в десять футов. Он смотрит на нее один раз, засунув руки в карманы, и улыбается.
Как только он ступает на лужайку, к нему стекаются журналисты, известные люди и представители финансовых кругов — все они пытаются привлечь его внимание. Он крепко прижимает меня к себе, обнимая за талию. Ему все равно, кто увидит нас вместе, — он из кожи вон лезет, чтобы познакомить меня со всеми знакомыми.
Он ухмыляется, его волосы расчесаны аккуратнее, чем обычно, а лицо свежевыбрито. От него так чертовски хорошо пахнет, что я кайфую от близости после часа, проведенного на его руках.
Бриггс торопится, его тело втянуто в дорогой, но плохо сидящий костюм. Бриггс сложен как бульдог, более низкая, но еще более широкая версия Рамзеса. Я уверена, что они вместе занимаются спортом.
Бриггс красив, когда молчит — стоит ему открыть рот, как у него появляется самый ужасный нью-йоркский акцент. У него высокие скулы, широкое лицо, узкие глаза и слегка курносый нос. Губы полные. Его кожа гладкая и золотистая.
— Мне нравится смотреть, как все эти богатые сучки застревают каблуками в газоне. — Он замечает меня и ухмыляется. — Кроме тебя, конечно, Блейк.
— В какой части я исключена? — Я смеюсь. — Потому что я точно застряну в газоне.
— Да, но я не получу от этого удовольствия, — торжественно обещает Бриггс. — Ты подобрала мне малышку для Хэмптона?
— Да.
Магда была совершенно согласна, когда я ее попросила, и мне бы очень хотелось, чтобы она помогла уломать Бриггса, если мы собираемся провести все выходные в непосредственной близости друг от друга.
— А у нее есть… — Бриггс делает движение под грудью — универсальный знак, обозначающий огромные сиськи.
— Самые лучшие, которые ты когда-либо видел.
— Да, — шипит он.
В кармане зажужжал телефон.
— Черт! Это…
— Я знаю. — Рамзес кивает. — Возвращайся быстрее, они вот-вот начнут.
Бриггс убегает, уже отвечая на звонок.
Как только он уходит, культурный женский голос зовет: — Рамзес!
Тело Рамзеса напрягается, лицо становится твердым, как дерево.
К нему подходит элегантная блондинка в сопровождении мужчины с топором, который кажется мне странно знакомым. Я испытываю прилив смущения и призрачное удовольствие, когда понимаю, что это он застукал нас за трахом в лифте.