Влас Михайлович Дорошевич
Шаляпинъ въ "Мефистофелѣ"
(Изъ миланскихъ воспоминаній)
* * *
Представленіе «Мефистофеля» начиналось въ половинѣ девятаго.
Въ половинѣ восьмого Арриго Бойто раздѣлся и легъ въ постель.
– Никого не пускать, кромѣ посланныхъ изъ театра.
Онъ поставилъ на ночной столикъ растворъ брома.
И приготовился къ «вечеру пытокъ».
Словно приготовился къ операціи.
Пятнадцать лѣтъ тому назадъ «Мефистофель» въ первый разъ былъ поставленъ въ «Scala[1]».
Арриго Бойто, одинъ изъ талантливѣйшихъ поэтовъ и композиторовъ Италіи, – долго, съ любовью работалъ надъ «Мефистофелемъ».
Ему хотѣлось возсоздать въ оперѣ Гётевскаго «Фауста», – вмѣсто разсыропленнаго, засахареннаго, кисло-сладкаго «Фауста» Гуно.
Настоящаго Гётевскаго «Фауста». Настоящаго Гётевскаго Мефистофеля.
Онъ переводилъ и укладывалъ въ музыку Гётевскія слова.
Онъ ничего не рѣшался прибавить отъ себя.
У Гёте Мефистофель появляется изъ пуделя.
Это невозможно на сценѣ.
Какъ сдѣлать?
Бойто бьется, роется въ средневѣковыхъ нѣмецкихъ легендахъ «о докторѣ Фаустѣ, продавшемъ свою душу чорту».
Находитъ!
Въ одной легендѣ чортъ появляется изъ монаха.
15 лѣтъ тому назадъ «Мефистофель» былъ поставленъ въ «Scala».
Мефистофеля исполнялъ лучшій басъ того времени.
15 лѣтъ тому назадъ публика освистала «Мефистофеля».
Раненый въ сердце поэтъ-музыкантъ съ тѣхъ поръ въ ссорѣ съ миланской публикой.
Онъ ходитъ въ театръ на репетиціи. На спектакль – никогда.
Мстительный итальянецъ не можетъ забыть.
«Забвенья не далъ Богъ, да онъ и не взялъ бы забвенья».
Онъ не желаетъ видѣть:
– Этой публики!
Затѣмъ «Мефистофель» шелъ въ другихъ театрахъ Италіи. Съ огромнымъ успѣхомъ. «Мефистофель» обошелъ весь міръ, поставленъ былъ на всѣхъ оперныхъ сценахъ. Отовсюду телеграммы объ успѣхѣ.
Но въ Миланѣ его не возобновляли.
И вотъ сегодня «Мефистофель» апеллируетъ къ публикѣ Милана.
Сегодня пересмотръ «дѣла объ Арриго Бойто, написавшемъ оперу „Мефистофель“».
Пересмотръ несправедливаго приговора. Судебной ошибки.
Въ качествѣ защитника приглашенъ какой-то Шаляпинъ, откуда-то изъ Москвы.
Зачѣмъ? Почему?
Говорятъ, онъ создалъ Мефистофеля въ оперѣ Гуно. А! Такъ вѣдь то Гуно! Нѣтъ на оперной сценѣ артиста, который создалъ бы Гётевскаго Мефистофеля, настоящаго Гётевскаго Мефистофеля. Нѣтъ!
На репетиціи Бойто, слушая свою оперу, сказалъ, ни къ кому не обращаясь:
– Мнѣ кажется, въ этой оперѣ есть мѣста, которыя не заслуживаютъ свиста!
Онъ слушалъ, онъ строго судилъ себя.
Онъ вынесъ убѣжденіе, что это не плохая опера.
Но спектакль приближается. Бойто не въ силахъ пойти даже за кулисы.
Онъ раздѣлся, легъ въ постель, поставилъ около себя растворъ брома:
– Никого не пускать, кромѣ посланнаго изъ театра!
И приготовился къ операціи.
Такъ наступилъ вечеръ этого боя.
Настоящаго боя, потому что передъ этимъ въ Миланѣ шла мобилизація.
Редакція и театральное агентство при газетѣ «Il Teatro[2]» полны народомъ.
Можно подумать, что это какая-нибудь политическая сходка. Заговоръ. Лица возбуждены. Жесты полны негодованія. Не говорятъ, а кричатъ.
Всѣхъ покрываетъ великолѣпный, «какъ труба», басъ г. Сабеллико:
– Что же, развѣ нѣтъ въ Италіи пѣвцовъ, которые пѣли «Мефистофеля»? И пѣли съ огромнымъ успѣхомъ? Съ тріумфомъ?
Г. Сабеллико ударяетъ себя въ грудь.
Восемь здоровенныхъ басовъ одобрительно крякаютъ.
– Я пѣлъ «Мефистофеля» въ Ковенгартенскомъ театрѣ, въ Лондонѣ! Первый оперный театръ въ мірѣ!
– Я объѣздилъ съ «Мефистофелемъ» всю Америку! Меня въ Америку выписывали!
– Позвольте! Да я пѣлъ у нихъ же въ Россіи!
Всѣ басы, тенора, баритоны хоромъ рѣшили:
– Это гадость! Это гнусность! Что жъ, въ Италіи нѣтъ пѣвцовъ?
– Кто же будетъ приглашать насъ въ Россію, если въ Италію выписываютъ русскихъ пѣвцовъ? – выводилъ на высокихъ нотахъ какой-то тенорокъ.
– Выписывать на гастроли бѣлаго медвѣдя! – ревѣли баритоны.
– Надо проучить! – рявкали басы.
У меня екнуло сердце.
– Всѣ эти господа идутъ на «Мефистофеля»? – освѣдомился я у одного изъ знакомыхъ пѣвцовъ.
– Разумѣется, всѣ пойдемъ!
Редакторъ жалъ мнѣ, коллегѣ, руку. По улыбочкѣ, по бѣгающему взгляду я видѣлъ, что старая, хитрая бестія готовитъ какую-то гадость.
– Заранѣе казнить рѣшили? – улыбаясь, спросилъ я.
Редакторъ заерзалъ:
– Согласитесь, что это большая дерзость ѣхать пѣть въ страну пѣвцовъ! Вѣдь не сталъ бы ни одинъ піанистъ играть передъ вашимъ Рубинштейномъ! А Италія, это – Рубинштейнъ!