прекрасно владел пластикой, тончайшими оттенками сценического
перевоплощения. Проработав в Мариинском театре почти сорок лет, он создал
на его сцене незабываемые сценические характеры в операх М. И. Глинки, А. Н.
Серова, М. П. Мусоргского, Н. А. Римского-Корсакова, П. И. Чайковского, А. П.
Бородина. С большим успехом выступал он и на концертной эстраде.
Неудача с партией Руслана оставила в сознании Шаляпина след на всю
жизнь — певец не раз собирался выступить в этой роли уже в зрелые годы, но
так и не рискнул. Успех в «Руслане и Людмиле» принесла ему в будущем роль
Фарлафа.
После трех дебютов Шаляпина окончательно зачислили в труппу
Мариинского театра. Ему поручили партии Свата в «Русалке» А. С.
Даргомыжского, Судьи в «Вертере» Ж. Массне, Андрея Дубровского в
«Дубровском» Э. Ф. Направника. Пресса в целом была сдержанна в оценках,
хотя и отметила отдельные удачи молодого певца. Так, о Шаляпине в роли
Галицкого в «Князе Игоре» «Петербургская газета» 27 апреля 1896 года писала:
«Что же касается г. Шаляпина, то текст он понял верно... Но голос его как-то
слабо (вернее, закрыто) звучал, и ему приходилось форсировать голос для
достижения известных эффектов. Ему необходимо еще учиться петь».
Как перспективный певец Шаляпин был отмечен и газетой «Новое время»:
«Из новых исполнителей более выдающихся ролей следует выделить г.
Шаляпина (Владимир Галицкий) и г-жу Долину (Кончаковна). Г. Шаляпин дал
очень определенное лицо добродушного кутилы, хотя более современного
пошиба, чем хотелось бы видеть. Г. Шаляпин имеет сценическое дарование, и
при работе оно может хорошо развиться».
После выступления Шаляпина в роли графа Робинзона в опере Д. Чимарозы
«Тайный брак» (премьера спектакля состоялась на сцене Михэйлоеского театра)
та же газета «Новое время» писала: «Г-дин Шаляпин в роли жениха-графа не
отставал от других, во внешнем виде этого фата не хватало типичности и
оригинальности; зато вокальную часть своей партии артист провел с полным
вниманием».
Лето 1895 года Шаляпин провел под Петербургом, в Павловске, вместе с
новым своим приятелем Е. В. Вольф-Израэлем, виолончелистом Мариинского
театра. Певец много работал, разучивал новые партии, ежедневно занимался с
аккомпаниатором. В свободное время гулял с друзьями по парку, катался на
велосипеде, ловил рыбу в Славянке.
Осенью певец вернулся в Петербург и продолжил изучение актерского
мастерства под руководством М. В. Дальского.
В воспоминаниях артиста Алэксандринского театра Н. Н. Ходотова красочно
описан эпизод «учебы» певца у знаменитого трагика:
« — Чуют прав-в-вду!.. — горланит Шаляпин.
— Болван! Дубина! — кричит Мамонт. — Чего вопишь! Все вы, оперные
басы, дубы порядочные. Чуют!.. пойми... чу-ют! Разве ревом можно чуять?
— Ну и как, Мамонт Викторович? — виновато спрашивает тот.
— Чу-ют тихо. Чуют, — грозя пальцем, декламирует он. — Понимаешь? Чу-
ю-ю-т! — напевая своим хриплым, но необычайно приятным голосом,
показывает он это... — Чу-у-ют!.. А потом разверни на «правде», «пра-а-вду»
всей ширью... вот это я понимаю, а то одна чушь — только сплошной вой...
— Я здесь... — громко и зычно докладывает Шаляпин.
— Кто это здесь? — презрительно перебивает Дальский.
— Мефистофель!..
— А ты знаешь, кто такой Мефистофель?
— Ну как же... — озадаченно бормочет Шаляпин. — Черт!..
— Сам ты полосатый черт. — Стихия!.. А ты понимаешь, что такое стихия?
Мефистофель, тартар, гроза, ненависть, дерзновенная стихия!..
— Так как же? — растерянно любопытствует Шаляпин.
— А вот. . явись на сцену, закрой всего себя плащом, согнись дугой, убери
голову в плечи и мрачно объяви о себе: «Я здесь». Потом энергичным жестом
Руки сорви с себя плащ, вскинь голоеу вверх и встань гордо во весь рост, тогда
все поймут, кого и что ты хочешь изобразить. А то обрадовался: «Я здесь!»,
словно Петрушка какой-то. в конторе. Не контора служила театру, а наоборот, и
получалось, что для театра контора была чуть ли не бранным словом, а театр для
конторы — элементом революционным», — вспоминал заведующий труппой
Большого театра В. А. Нелидов.
Несмотря на то что положение Шаляпина в Мариинском театре