– Еще не знаю. В среду я послал Дюку письмо через Джонни Хогга.
– Это вроде бы опасно, нет?
– И да и нет. Джонни Хогг – надежный курьер, но это большая проблема – наладить безопасную связь. Том Локарт скоро будет в Ковиссе. Ты слышал о Загросе?
– Как не слышать! Они там в горах все на голову больные. А что старина Руди?
– Не знаю пока, как с ним безопасно связаться. Может, Мак что-нибудь придумает. Я утром лечу на 125-м в Тегеран, и мы должны встретиться и переговорить в аэропорту. Потом я сразу вернусь, у меня билет на ночной рейс до Лондона.
– Ты, я смотрю, слегка подталкиваешь ситуацию, а, сынище?
– Есть у меня пара-тройка проблем, Скрэг. – Гаваллан внимательно разглядывал свой бокал, рассеянно покручивая виски вокруг кубиков льда внутри. Мимо них проходили другие постояльцы отеля. Три из них были девушками: бикини, золотистого оттенка кожа, длинные черные волосы, небрежно наброшенные на плечи полотенца. Скраггер заметил их, вздохнул, потом опять сосредоточился на Гаваллане.
– Энди, мне, возможно, придется доставить Касиги на завод «Иран-Тода» через день-другой. Старина Жорж не разгибает перед ним спины, упершись лбом в коленки, с тех самых пор, как Касиги согласился платить ему на два доллара больше, чем цена «спот». Касиги думает, что к Рождеству нефть будет стоить все двадцать долларов за баррель.
Это новость встревожила Гаваллана еще больше.
– Если это произойдет, взрывная волна прокатится по всем промышленно развитым странам; инфляция опять взлетит до небес. Полагаю, уж если это кому и известно, так им. – Ранее, едва Скраггер упомянул Касиги и компанию «Тода», Гаваллан отреагировал мгновенно: Дом Струана поставлял команды и арендовал многие из судов, которые строила «Тода», и они были старыми партнерами. – Много лет назад я знавал босса этого Касиги, человека по имени Хиро Тода. Он об этом не упоминал?
– Нет, ни разу. Ты встречался с ним? Где? В Японии?
– В Гонконге. Компания «Тода» вела дела с Домом Струана – это компания, на которую я раньше работал, – в те дни она называлась «Тода Шипинг», занималась главным образом строительством кораблей и не была еще тем огромным конгломератом, каким является сегодня. – Лицо Гаваллана стало жестким. – Моя семья с давних времен была из шанхайских китайских торговцев. Наша компания была разорена более или менее дотла во время Первой мировой, потом мы объединились с Домом Струана. Мой старик был в Нанкине в тридцать первом году, когда японцы устроили там резню, а потом попался им в руки в Шанхае сразу после Перл-Харбора и уже не пережил лагеря для военнопленных. – Гаваллан разглядывал отражения на бокале, мрачнея все больше и больше. – Мы потеряли много добрых друзей в Шанхае и Гонконге. Я не могу простить им того, что они творили в Китае, никогда не прощу, хотя, с другой стороны, надо ведь жить дальше, так? Приходит день, когда нужно зарывать топор, хотя стоит иногда поглядывать на старые следы от их зубов.
– И я чувствую то же самое. – Скраггер пожал плечами. – Касиги вроде ничего. Где он сейчас?
– В Кувейте. Возвращается завтра, и я должен отвезти его в Ленге на консультации, назначенные на утро.
– Если ты полетишь на завод «Иран-Тода», как ты думаешь, у тебя получится подскочить повидаться с Руди? Может быть, прозондировать его?
– Отличная мысль, Энди.
– Когда увидишь Касиги, упомяни при случае, что я знаю его председателя правления.
– Конечно, конечно, упомяну. Я мог бы поинтересоваться у него, не… – Он замолчал, глядя поверх плеча Гаваллана. – Посмотри-ка, Энди, воистину сладостная картина для измученного взора!
Гаваллан повернулся на запад. Закат был совершенно неземной красоты: далекие облака были расписаны красными, пурпурными, охряными, золотыми красками, солнце, почти на три четверти опустившееся за горизонт, окрасило воды Персидского залива в кровавый цвет, легкий ветерок играл пламенем свечей на крахмальных скатертях, уже постеленных для ужина на террасе ресторана.
– Ты прав, Скрэг, – тотчас согласился он. – Неподходящий сейчас момент, чтобы быть серьезным; дела подождут. В мире нет картин великолепнее тех, что рисует заходящее солнце.
– А? – Скраггер недоуменно уставился на него. – Господи ты боже мой, да я не закат имел в виду, а девчонку.
Гаваллан вздохнул. Девчонкой была Паула Джанкани, только что вышедшая из бассейна внизу под ними: ее бикини было меньше, чем бикини, капельки воды на коже поблескивали и вспыхивали бриллиантами в лучах заходящего солнца, она вытирала полотенцем то ноги, то руки, то спину, то опять ноги, потом накинула прозрачный купальный халатик, полностью и с веселым удовольствием отдавая себе отчет в том, что вокруг не было ни одного мужчины, который бы не оценил это представление, – или женщины, которая ей бы не завидовала.