Старк слегка улыбнулся, но не смог окончательно выбраться из моря забот и тревог. Такое огромное расстояние оттуда досюда, все такое чужое, даже на британских островах. Значит, следующий пункт Абердин и Северное море? Я не буду возражать насчет месяца-другого, но это не для меня и не подойдет ни детям, ни Мануэле. Ясно, что детям хочется в Техас, хочется домой, да и Мануэле теперь тоже. Слишком много произошло такого, что напугало ее, слишком много и слишком быстро. И она права, но, черт, я не знаю, куда мне хочется поехать или чем заниматься. Я должен продолжать летать, это то, чему я обучен, мне хочется летать и дальше. Где? Не в Северном море и не в Нигерии, которые стали теперь для Энди ключевыми операционными зонами. Может быть, устроиться в одной из мелких подразделений его компании в Южной Америке, Индонезии, Малайе или на Борнео? Мне бы хотелось остаться с ним, если получится, но как быть с детишками и их школой и с Мануэлой? Может, бросить всю эту заграницу и вернуться в Штаты? Нет. Слишком уж долго я проболтался за морем, слишком долго пробыл здесь.
Его взгляд протянулся за старый город в далекие просторы пустыни. Он вспоминал те несколько раз, когда пересекал порог пустыни ночью, иногда с Мануэлой, иногда один, просто уходил туда и слушал. Слушал что? Тишину, ночь, звезды, перекликавшиеся друг с другом? Пустоту? «Ты слушаешь Бога, – говорил ему мулла Хусейн. – Как такое может быть доступно неверному? Ты слушаешь Бога». – «Это ваши слова, мулла, не мои».
Странный человек, спас мне жизнь, я спас жизнь ему, чуть не погиб из-за него, потом опять спасся, потом всех нас в Ковиссе освободил – черт, он же знал, что мы улетаем из Ковисса навсегда, я в этом уверен. Почему он отпустил нас, нас, Великого Сатану? И почему он постоянно твердил мне, чтобы я поехал и встретился с Хомейни? Имам не прав, не прав совсем.
Что такое со всем этим, что засело у меня в печенках?
Это неуловимое «там», что-то в этой пустыне, что существует именно для меня. Совершенный покой. Абсолют. Он только для меня – не для детей, не для Мануэлы, не для моих родителей, ни для кого вообще – только для меня… я никому не смогу это объяснить, меньше всех Мануэле, не больше, чем я мог бы объяснить ей, что произошло в мечети в Ковиссе или потом на допросе.
Черт, мне нужно побыстрее выбираться отсюда, или я погиб. Простота ислама все как будто делает таким ясным и идеальным, и все же…
Я Конрой Кларк, техасец, вертолетчик, у меня чудесная жена и чудесные дети, и этого должно бы быть достаточно, клянусь Создателем, разве нет?
Встревоженный, он перевел взгляд на старый город, его минареты и стены уже краснели в лучах заходящего солнца. За городом лежала пустыня, а за ней – Мекка. Он знал, что Мекка в той стороне, потому что видел, как сотрудники больницы, врачи, медсестры и все остальные, опускались на колени для молитвы головой именно в ту сторону. Мануэла снова вышла на веранду, нарушив модель, по которой текли его мысли, села рядом с ним и отчасти вернула его к действительности.
– Они шлют тебе свою любовь и спрашивают, когда мы приедем домой. Было бы хорошо их навестить, как ты думаешь, Конрой? – Она увидела, как он кивнул рассеянно, мыслями не с ней, потом взглянула туда, куда смотрел он, не увидев там ничего особенного. Просто заходящее солнце. Черт подери! Она скрыла тревогу. Он поправлялся замечательно, но он не был прежним. «Не волнуйся, Мануэла, – успокаивал ее док Натт, – вероятно, это шок от осознания, что в тебя ударила пуля, первый раз всегда бывает несколько травматичным для психики. Этот шок и еще Дюбуа, Том, Эрикки, и все это ожидание, и тревога, и неизвестность – мы все как на сковородке, ты, я, все вокруг, мы напряженно ждем, не вполне понимая, чего именно, – это всех нас достает, и каждого по-своему». Ее тревога тянула ее на дно. Чтобы скрыть ее, она облокотилась на перила, глядя на море и лодки в нем. – Пока ты спал, я разыскала дока Натта. Он говорит, что ты можешь выписываться через несколько дней, хоть завтра, если это будет необходимо, но месяц или два тебе нужно будет поберечь себя. За завтраком Ноггер рассказал мне, что ходит слух, будто мы все получим отпуск не меньше месяца и полностью оплаченный, разве это не здорово? С этим отпуском и с твоим больничным у нас будет полно времени, чтобы съездить домой, а?
– Конечно. Отличная идея.
Она помолчала нерешительно, потом повернулась и спросила:
– Что тебя гнетет, Конрой?
– Я не уверен, милая. Чувствую я себя хорошо. Это не грудь. Я не знаю.
– Док Натт говорил, что ты обязательно будешь ощущать себя по-настоящему странно какое-то время, недолго совсем, дорогой, и Энди сказал, что есть большая вероятность, что никакой инспекции не будет и что грузовые самолеты точно будут завтра в полдень, мы тут ничего не можем поделать, ты больше ничего не можешь сделать… – Телефон в палате зазвонил, и она пошла взять трубку, продолжая говорить на ходу: —…никто из нас не может сделать ничего сверх того, что мы уже делаем. Если мы выберемся, мы вместе с нашими вертолетами, я знаю, что Энди тогда достанет Касиги вертолеты и людей… Алло? О, привет, дорогой…