— Что правда то правда, Устиныч. Сам Александр Васильевич Суворов не возбранял. А тот солдата ценил и уважал, — поддержал его Зиновий.
— Да, великий был полководец. Настоящий отец для нашего брата-солдата, — согласно крякнул Батурин, разливая содержимое бутыли по протянутым солдатским кружкам.
Когда спиртное было разлито, унтер-офицер степенно огладил усы и произнёс: — Выпьем, господа линейцы, за товарищев наших, кои не дожили до этих дней, а сгинули смертию лютой.
Все перекрестились и залпом опорожнили кружки. Я невольно передёрнулся. В кружке оказался самогон-первач.
Солдаты набросились на нехитрую казённую еду. После того как народ утолил первое чувство голода, унтер налил по второй.
— Ну а теперь, за Бога, царя и Отечество!
Радостно брякнули металлические кружки, а их содержимое, не задерживаясь, провалилось в солдатские желудки. Дружно заработали челюсти, и, как это бывает в таких случаях, завязался мужской разговор. У солдат всех времён и народов тема для разговоров одна. О сволочах-начальниках. О женщинах-изменщицах.
О далёком доме да о тяжкой солдатской доле.
Глава 5
Вниз по реченьке-реке
Разбудил меня рано утром голос моего нового командира.
Батурин сиплым со сна голосом крыл матом культяпистого Егора.
Тот ночью уснул рядом с костром и едва не прожёг свои сапоги.
— Я тебя, курву разэтакую, босиком погоню. И какого лешего ты в сапогах спать увалился? Ноге отдых нужон. А ты её гнить заставляешь, чучело нестроевое.
Егорша виновато хлопал глазами и шмыгал носом. Солдаты, пересмеиваясь, умывались и готовили завтрак.
В ограниченном общением мужском коллективе всегда найдётся кто-то на роль клоуна и всеобщего посмешища. Такими уж нас создал Господь Бог. Мы всегда должны самоутверждаться за счёт других.
После завтрака Батурин построил наше маленькое формирование и объявил: — Мне приказано на время постройки плотов и во время сплава распределить вас меж казенных крестьян. Для оказания им всевозможной помочи. Таких рек они не видели. Сплавом не сплавлялись.
Потом унтер-офицер самолично развёл нас по закреплённым командам. Меня приставили к группе переселенцев из Тамбовской губернии.
— Господин унтер-офицер, — наконец-то я решил обратиться к суровому унтеру.
— Чего тебе, Манычев?
— А я ведь тоже в сплавы не ходил.
— Как это? — не понял он меня. — А где же ты служил?
Я решил блефовать.
— Дак в Иркутске. А туда попал по рекрутской повинности из России. Так что не извольте гневаться, а большим сплавом ходить не довелось.
— А вообще, по рекам-то хоть плавал? — степень крайней досады не позволила ему даже загнуть матом.
— О, это сколько угодно, господин унтер-офицер. На малых судах могу ходить. Доводилось и в штормах побывать.
— Ладно, солдат, приказа я нарушить не могу. Раз с судами малыми дело имел, то и с плотом управишься. А пока присматривайся да на ус мотай, как другие делают. — Раздосадованно сплюнув на песок, он пошёл прочь.
Я подошёл к своим новым попутчикам. За время, прошедшее после вчерашнего вечера, люди коренным образом переменились.
Женские лица были свежи и привлекательны. Мужики сидели с аккуратно подстриженными бородами. Дети с весёлым визгом носились между шалашами.
А самое главное, над ними не витал тошнотворный запах немытых тел. Баня сделала своё дело. Даже жесты и движения людей стали совершенно иными: в них уже не было той тоски и обречённости, как при первой встрече.
— Проходи, служивый, гостем будешь, — широким жестом невысокий, но крепкий мужик пригласил меня к костру.
— Благодарствую, православные, — ляпнул я, вновь вспомнив какой-то очередной исторический фильм.
В глазах мужика промелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость. Наверное, так разговаривали какие-нибудь монахи или староверы. А катись оно всё к чёрту. Надоело. Больше не буду ни под кого подстраиваться.
Я решительно прошёл к костру и уселся на свободное место.
Мужики выжидающе молчали. Оглядев направленные ко мне лица, я произнёс: — Здорово, мужики.
— И тебе не кашлять, — ответил мне чей-то задорный голос.
Я посмотрел на хозяина голоса. Это был молодой статный казак, может быть немногим постарше меня. А что казак, то было видно по шароварам с лампасами да по папахе с кокардою. На боку у него висела шашка, а рядом, прислонённой к пеньку, стояла винтовка.