- А кем был этот бог?
- Кузнецом. Мастером.
На последних словах в тоне Эла проскользнуло что-то странное. То ли сожаление, то ли жалость - непонятно только, к кому, - то ли и вовсе зависть. Джим не стал комментировать, вместо этого спросил:
- И много у деревенских богов?
- Считая всех забытых и запрещённых? Четыре дюжины, по двое на каждое дело. Для мужчин и для женщин: муж и жена.
- То есть, по джунглям разбросано ещё с полсотни таких святилищ?
Вот в это Джим точно не мог поверить. В его представление о деревенских и данная-то пещера плохо вписывалась: со своими отшлифованными стенами, высокими колоннами и резными камнями у входа. А уж дюжины их... где архитектура и где «заколдованные» летающие воины?
- Нет, конечно же. - Эл улыбнулся, но как-то механически, одними губами. - Каменные святилища только у ремесленников и богов мёртвых. Первым нужно где-то учить молодёжь, вторым точно никогда не перестанут поклоняться. У остальных... проще убрать в чулан неугодного деревянного болванчика, чем всякий раз перетаскивать камни.
- Мне всегда казалось, что подобные вещи должны быть... чуть более постоянны, нет?
- Тебе казалось. У людей не бывает ничего постоянного.
Они опять помолчали, и в итоге Джим тихо признал:
- Пожалуй, ты прав.
Отдохнув, Джим принялся за установку маячка. Дело было не столько тяжёлым, сколько кропотливым: требовалось вынуть блок питания из генератора щита, подключить его к транслятору и заново откалибровать. Эл держался рядом, ежеминутно вклиниваясь с новыми вопросами о принципах действия аппаратуры. Джима это несколько отвлекало, но, очарованный чужим энтузиазмом, он старался по возможности отвечать.
И после каждого объяснения - долгого и уже не такого детсадовского - Джим порывался задать свой собственный вопрос. Но прямолинейное «Кто ты?» звучало дико и странно, а придумать что-то серьёзнее он не успевал. Эл засыпал его всё новыми и новыми «Как?» и «Почему?».
Когда же ближе к сумеркам они включили маячок и первый сигнал ушел в стремительно темнеющее небо, спрашивать Джиму уже ничего не хотелось. Хотелось домой и выспаться в безопасности, но в пещере посреди джунглей ему, кажется, светило лишь второе.
Джим проснулся посреди ночи, за минувшую неделю отвыкнув спать в тишине. Большинство факелов и костров уже погасло, но у последнего, горящего ярко и уверенно, Джим увидел Эла. Тот сидел у самого огня, одной рукой в задумчивости потирая лоб, а зажатой в другой палочкой тыкая в разобранный генератор. Судя по движениям губ, Эл что-то бормотал себе под нос.
Разбросанные запчасти подкрашивало блеклое рыжеватое сияние, которое могло бы сойти за отблески костра, когда бы не неправильно лежащие тени.
В тот момент Джим подумал, что он знает, кто или что такое Эл - знал уже некоторое время, - но сон был настойчив, а переплетение огненных язычков усыпляло не хуже колыбельной. Джим пообещал себе на следующее утро вспомнить о своём открытии и с тем закрыл глаза.
***
Сказать, что вождь Таа-Ли из двухдневного похода за сбежавшим Ин-Лов-Ану вернулся взбешённым, было бы несомненным преуменьшением. Достаточно упомянуть двоих, оставшихся в лесу: охотника Лон-На и главного шамана - уже, конечно же, бывшего главного шамана - Реха. Пока охотника было велено искать и ждать, о шамане вождь только зло бросил: «Он ушёл».
Из перешёптываний воинов становилось понятно, что не по собственной воле.
Нгу поставили новым главным шаманом на следующий же день, вместе с приказом если и не найти Ин-Лов-Ану (даже самые безумные старики деревни понимали, что искать в Лесу столь могущественного колдуна бесполезно), то хотя бы разобраться в случившемся. Нгу в поручение вцепился с достойными его ремесла рвением и покорностью. Младших шаманов, недовольных командованием вчерашнего раскрашенного юнца, он послал к железной птице Ин-Лов-Ану, а сам занялся его временным жилищем.
Недавняя гроза не пожалела деревню, затопив дома и частично оборвав крыши, но этой хижине досталось особенно сильно. Стены и потолок прожгло с полдюжины молний, и только проливной дождь не дал ей сгореть дотла, взамен размочив некогда утоптанный пол. Нгу за всю свою жизнь не видел подобного разрушения и подобной грозы; он внутренне соглашался с другими шаманами, считавшими молнии гневом богов. Вождю, впрочем, он об этом пока не говорил. Таа-Ли, внук Таа-Ова, продолжил дело своего деда, заставившего деревню сменить кузнечный молот на копьё. Единственным богом, которого вождь действительно почитал, был бог воинов и мёртвых.
В хижине Нгу нашёл всего пару вещей Ин-Лов-Ану, а целой и вовсе ни одной: все они либо обгорели, либо оплавились. Он разворошил раскисшее травяное месиво, в которое превратился лежак, но и там не было ничего интересного. Уже без особой надежды Нгу подошёл к решётке, отделяющей одну часть хижины от другой - по ту сторону сваливали тотемы старых богов, которым запрещено было поклоняться, - и тут в глаза ему бросилось, что часть прутьев не просто обгорела, а явно была срезана.