— Когда услышишь, как он открывает дверь, сожми мое колено, — сказал он, и Алекс кивнул.
Один ботинок Алекса стоял на полу у кровати. Шаман переложил оружие в правую руку, наклонился и взял ботинок в левую руку, после чего погасил лампу.
Казалось, время замедлило ход. Им оставалось лишь ждать, замерев в темноте.
И вот просвет под дверью спальни исчез — чужак дошел до лампы, которая висела в коридоре на стене, и задул ее, чтобы она не выдавала его.
Оказавшись в таком знакомом ему мире, в котором царила вечная тишина, Шаман почувствовал движение воздуха из окна, когда начала открываться дверь.
И рука Алекса сжала его колено.
Шаман бросил ботинок через всю комнату, к дальней стене.
Он увидел две желтые вспышки, одну за другой, и попытался навести тяжелый кольт в ту сторону, откуда стреляли. Когда он спустил курок, револьвер больно дернулся в его руке, и ему пришлось ухватиться за оружие обеими руками. Он нажимал на курок снова и снова, чувствуя, как кольт содрогается при каждом выстреле, обдавая Шамана запахом пороха.
Когда патроны в револьвере закончились, он почувствовал себя настолько голым и уязвимым, как никогда прежде. Он просто стоял и ждал ответного огня.
— Как ты, Старший? — спросил он, чувствуя себя круглым дураком — ведь он все равно не сможет услышать ответа. Шаман нащупал на столике спички и дрожащей рукой зажег лампу.
— Как ты? — снова спросил он Алекса, но тот лишь показал пальцем в сторону человека, лежащего на полу. Плохой вышел из Шамана стрелок. Если бы не эффект неожиданности, злоумышленник с легкостью застрелил бы их обоих. Шаман подошел к нему очень осторожно, будто бы перед ним лежит подстреленный медведь, который вполне может оказаться еще живым. Свидетельством его исступленной меткой стрельбы служили дыры в стене и обломки двери. Выстрелы незваного гостя хоть и не попали по ботинку, но раздробили верхний ящик кленового комода с зеркалом. Мужчина лежал на боку, как будто спал, — это был тот самый толстый солдат с черной бородой. На его мертвом лице было написано удивление. Одна из пуль угодила ему в левую ногу, в то же самое место, в котором Шаман сделал надрез на ноге Алекса перед тем, как ампутировать ее. Другая пуля попала в грудь, в самое сердце. Когда Шаман нащупал сонную артерию, кожа на его горле была еще теплой, но пульса не было.
Алекс переволновался и упал на постель без сил. Шаман сел рядом с братом на кровать и обнял его, укачивая, как ребенка, пока тот плакал, дрожа всем телом.
Алекс был уверен, что, если об этом убийстве кто-то узнает, его тут же заберут обратно в тюрьму. Он хотел, чтобы Шаман унес тело в лес и сжег его, так же, как он сжег его ногу.
Шаман успокаивал его, поглаживая по спине, но сам мыслил четко и отстраненно.
— Его убил я, а не ты. Если у кого-то и будут проблемы, то точно не у тебя. Но этого мужчину будут разыскивать. Лавочник знал, что он направляется сюда, а возможно, и не только он. В комнате все вверх дном, нужен плотник, который также может об этом кому-нибудь рассказать. Если я спрячу или уничтожу тело, меня повесят. Мы и пальцем к нему не притронемся.
Алекс успокоился. Они с Шаманом проговорили об этом до самого рассвета, когда стало можно потушить свет. Шаман перенес брата вниз, в гостиную, и уложил его на диван, укрыв теплым покрывалом. Он затопил печь, перезарядил кольт и сел на стул рядом с Алексом.
— Я приведу кого-нибудь из военных. Ради бога, не стреляй, пока не убедишься, что ты в опасности.
Он заглянул брату в глаза:
— Они будут допрашивать нас, вместе и по отдельности. Важно, чтобы ты говорил им чистую правду обо всем. Тогда им не удастся ни в чем нас обвинить. Понимаешь?
Алекс кивнул, Шаман потрепал его по щеке и уехал.
Снаружи снега было по колено, поэтому он не стал брать повозку. В сарае висел недоуздок; он нацепил его на лошадь и поехал без седла. До самой лавки Барнарда конь еле плелся по заснеженной дороге, но в черте города снег был уже сильно притоптан, поэтому Шаман смог поехать быстрее.
Он весь окоченел, но не от холода. Когда он терял пациентов, которых собирался спасти, это всегда оставляло глубокий след в его душе. Но до сих пор он никогда не убивал никого сознательно.
Он оказался у телеграфа слишком рано, поэтому ему пришлось дожидаться семи утра, пока тот откроется. Он отправил сообщение Нику Холдену.