— Мама, мы с Гришей завтра едем на каток. Не пугайся, если не подойду к телефону, и не посылай ко мне бабушку. Завтра она всё равно не придёт, у неё собрание в ЖЭКе.
Две тарелки, две вилки — без Олега и мыть нечего.
Олег любит ужинать основательно. Для сметаны приспособил большое блюдце, макает в сметану и хлеб, и блин, и картошку. Для постного масла у него блюдце маленькое. А ещё он любит к блинам селёдку. Вот и получается уйма посуды.
Вода падала щедро, и Нина не сразу услышала звонок телефона.
— Я уж решил, не туда попал, — обрадовался отец.
Отец, как и всегда, коротко сообщил, что у него порядок, спросил, порядок ли у неё, и положил трубку.
Не успела отойти от телефона, позвонила мама, словно почувствовала, что звонил именно отец.
— Папа звонил? Какой у папы голос? Когда он собирается прийти? Вкусные получились у Оли блины? Достала ты кролика?
Её заставили вести группу чтецов, объяснила мама, и теперь два раза в неделю она будет сильно занята. ЖЭК решил заниматься с детьми, чьи родители работают вечерами. Мама подробно изложила Нине, что и как она собирается делать с ребятами.
Сильно запахло кроликом. Нина испугалась, что он подгорит, пообещала маме позвонить попозже, побежала доливать сметану. Не успела вытащить из духовки чугунок, снова зазвонил телефон.
Алёша приглашает их с Олегом и Олей на пельмени.
Когда мыла гречку, позвонила мамина приятельница, одинокая старушка, попросила подписать её на Даля, стала расспрашивать, как Нине работается и что она читала интересного.
Варя ни о чём не спросила, ничего не сказала, в трубке сначала что-то резко щёлкнуло, потом Рихтер заиграл Шопена.
Выключила воду, слушала, закрыв глаза. И сразу всё встало на свои места: предательство зав. редакцией и Асылова, неаккуратность Олега — мелкое, а их любовь с Олегом, Олины блины и улыбка, Варино присутствие в её жизни, вот эта музыка, освобождающая от мелочей, — главное.
У них с Олегом будет сын. Новая жизнь. Брови кустиками, как у Олега, глубокие ямки под длинными твёрдыми ключицами, как у Олега…
Дятлом уже стучали в ухо гудки, а Нина всё стояла у телефона.
Что бы сделать Олегу хорошего?
Полку Нина увидела, как только вошла в кухню. Полка — враг Олега. Стоит ему подняться из-за стола, обязательно стукнется об неё. Вся голова в шишках.
Вот что она сделает: перевесит полку повыше.
Встала на диван, освободила полку от посуды, попробовала снять, но та даже не шевельнулась. Потянуть посильнее Нина испугалась — вдруг повредит ребёнку?! Пошла звонить Кнуту.
— Можешь помочь мне — перевесить полку повыше?
В детстве они жили на одной лестничной площадке, вместе ходили в школу, он — в мужскую, она — в женскую, вместе, у неё дома, учили уроки — в комнате с двумя маленькими горластыми братьями Кнут заниматься не мог. Теперь Кнут снова каким-то чудом живёт в одном доме с нею, но приходит редко, только когда она его приглашает.
Не успела поставить чайник, в дверь позвонили.
Кнут стоял набычившись, что не вязалось с его долговязой фигурой и умным, добродушным, близоруким лицом.
— Ты ел? — встретила его Нина. — Ладно, будешь пить чай. У меня есть позавчерашний пирог с лимоном.
Кнут подносит руки к полке, снимает её, прилаживает крюки повыше. Заметить, как и что Кнут делает, невозможно: его руки только дотронулись до стены, тут же раздался её всхлип и крюк заблестел нержавейкой на новом месте. Мгновение, и полка висит на двадцать сантиметров выше прежнего.
— Ваша лаборатория по-прежнему с утра до ночи дуется в шахматы? — спрашивает Нина.
— Анекдоты да шахматы, — кивает Кнут. — Сборище бездельников.
Свою работу Кнут не любит. Вот уже пятнадцать лет он сидит в одной и той же лаборатории скромным научным сотрудником. По его рассказам выходит, что неприличные анекдоты и являются главной тематикой его учреждения. Однако Нина не помнит, чтобы при ней Кнут рассказал хоть один анекдот. Он вообще больше молчит, чем говорит. Похоже, кроме букинистических книг и угловатых громоздких фигур, которые он вырезает в свободное время из дерева, не видит и не любит ничего в жизни.
Шопен всё ещё звучит в Нине. Кнутовские щёки чуть порозовели, глаза влажной добротой смотрят на Нину сквозь очки. Наверное, и Кнут тоже слышит чистый голос Шопена. Розовый свет, горка блинов для Олега, Оля, затаившаяся с книжкой в глубине квартиры, Олегова душа, вот уже много лет живущая в Нине, — ни у кого нет такого тёплого очага, как у неё.
Зазвонил телефон.
— Нина, у меня не выходит редзаключение. Я всю ночь сидела, весь день и… не могу. Ничего не понимаю в этом романе. Он такой сложный! — чуть не плачет Дина Кораблёва. — Помоги мне.