Резкая грань отделяет жизнь от смерти, мир живых – от мира загробного в наших представлениях. Не то, как мы видели, существует в понятиях некультурных народов. Эти два мира и два состояния, в наших глазах противоположные, у диких людей смешиваются. Не только между душой во время ее земной жизни и душой, освободившейся от телесных уз, нет определенного различия, даже между душой и трупом умершего человека, как мы только что могли заметить, проявляется почти совершенное тождество. Такая смутность во взглядах на важнейшие вопросы человеческого бытия отразилась на многих верованиях и должна была повлиять на самое отношение малокультурного человека к умершим и к загробной жизни. Насколько граница между жизнью и смертью неопределенна, показывают различные предания о легкости перехода из мира земного в мир мертвых и обратно. Похоронный ритуал черемисов выражает мнение, что этот народ считает мертвого способным возвратиться к жизни[70]. Герой одной самоедской сказки погибает и вновь оживает три раза; точно так же оживают и его отец, дяди и даже их олени. Воскресение героя в третий раз обставлено особенными затруднениями: труп его растерзан лисицами и волками так, что остались одни кости. Интереснее всего, что появление воскресшего не возбуждает среди его соседей никакого удивления[71]. По сказанию каренов в Индокитае, одна мать так жестоко обращалась с дочерьми, что те умерли; тогда она в порыве раскаяния просила ви, т. е. шамана, оживить умерших. Ви вызвал дух младшей дочери и потребовал, чтоб она убедила старшую сестру возвратиться, – таким образом обе дочери ожили, но дурное обращение не прекратилось, и скоро последовала вторичная смерть. Новые хлопоты шамана убедили к возврату в мир живых только младшую, и когда жестокости и в этот раз не прекратились, то недавно ожившая дочь окончательно переселилась в царство теней, и шаман не мог уже ее оттуда выманить[72]. По бурятским верованиям душа, отделившаяся от тела, может быть убита, и потом от 7 особых условий зависит возможность ее оживления[73]. В вотяцких сказках часто проглядывает убеждение, что воскресение человека – факт весьма возможный. Например, в одной из них купец, нанимая мальчика караулить свою умершую дочь-людоедку, обещает по прошествии третьей ночи выдать покойницу за него замуж. Мальчик на третью ночь запасся скрипкой и почти всю ночь играл плясовые мотивы. Покойница так увлеклась пляской, что позабыла время, когда ей нужно было ложиться в гроб, и вышла за мальчиком из церкви. После этого она сделалась женою своего избавителя[74]. У сибирских самоедов укоренилось убеждение, что дьявол женского рода Намся Баруси похищает душу; шаману, однако, удается возвратить душу, даже оставившую свое тело, и оживить человека, так как тело без души продолжает жить более суток[75]. Со стороны шаманов, посредников между двумя мирами, посещение загробного царства является делом весьма обычным; достаточно вспомнить рассказ о переселении на небо тадибея Уриера с женою и всем скарбом, сообщаемый Кастреном. Тот же писатель передает, что, когда один миссионер хотел поразить самоедов описанием взятия на небо пророка Илии, те не обратили никакого внимания на чудесное переселение, и один из них заметил прехладнокровно: «Мой брат тоже несколько месяцев тому назад поехал на небо»[76]. Американский этнограф Меттьюз имел возможность присутствовать при таинственном молении одного старого шамана племени навахо и записать молитву, подробно изображающую странствования шамана по загробному миру для возвращения одной из своих душ[77].