— Жас-мина и те двое вои-нов, — просипела я, чувствуя, как накатывают волны боли и мне всё сложнее сосредоточиться на разговоре. — Уже мерт-вы?
— Нет, я с ними разберусь завтра, — хмуро ответил отец.
— А мож-но нее уби-ва…ть? — попросила я, мне не хотелось, чтобы погибли эти люди просто потому, что оказались рядом со мной, когда я очнулась. Да, нянька не особо любила свою хворую подопечную, откровенно говоря, ей на малышку было плевать с высокой колокольни, обязанности свои она выполняла спустя рукава. А бойцы глядели на девочку с нескрываемым презрением: ну как же, вот она сидит, немощная, а вокруг неё так и бегают, ухаживают, а могли бы прикопать в песках, сэкономив бесценную воду и запасы мяса. Но не думаю, что они должны умереть вот так, как барашки на заклании. Неправильно это.
— Это моё решение. Иного пути сохранить всё в тайне нет. Иначе вас всех убьют, несмотря на опасности со стороны пустыни. Есть в племени защитники, их дар слабее моего, но совместно они справятся.
— А клят-ва? — выдавила я, максимально сократив фразу, но Горн всё понял.
— Шаманки нет уже несколько лет, хатэ сейчас хранится в нашем племени, но всех желающих она отвергла, так и не признав нового хозяина или хозяйку.
— М-мо-гу я… стать шам-ма-н-кой? — протянула я, делая паузы: при каждом вдохе ощущая рези в глотке.
— Попробовать можешь, конечно, то вовсе не запрещено. Я не исключаю шанса, что священная хатэ признает в тебе свою повелительницу, если так случится, то наши проблемы разом решатся. Никто не посмеет даже косо на тебя посмотреть и обсуждать за спиной.
Какие замечательные перспективы!
— Вот только, милая моя, ты никогда не сможешь жить, как обыкновенный человек. Завести семью, родить детей. Магия не позволит тебе всего этого. Были случаи, когда ведун или ведунья находили себе пару, но все они так и остались бездетными, к тому же жизнь колдовская гораздо длиннее судьбы простых людей. Уходить ты будешь в одиночестве. Нас с матерью и братом давно уж не станет, как и твоих потенциальных мужей.
Готова ли я променять спокойную семейную жизнь на возможности, что мне даст статус колдуньи?
— Ка…какие спсособ…ности?
— Я не знаю, у всех по-разному. Енини могла смотреть в прошлое, приоткрывать завесу будущего, и призывать несильные песчаные бури.
О-о, как интересно! Но иметь детей мне всё же хотелось больше. Да и зачем мне жизнь в одиночестве? Я, кажется, такой уже хлебнула сполна.
— Семь-я, — прошептала я, смаргивая слёзы от усилий.
Мы помолчали немного, но я решила попробовать ещё раз:
— От-ре-зать языки…
— Двое из них обучены грамоте, — вздохнул отец и устало провёл широкой ладонью по лицу. — Не словом, так письмом расскажут… Ты думаешь, что вина на тебе будет? Но не ты приняла такое решение, не тебе и тревожиться. Не скажу чтобы ты забыла это, как страшный сон; скажу: помни, чтобы не совершать необдуманных поступков в будущем.
— Мож-жет… есть иной… путь? — я смотрела в чёрные омуты глаз собеседника и понимала — не переубедить: вождь принял решение и не намерен от него отступать. Горн любил семью больше своей жизни. — Ду-ша… её бес-смер-тие… слиш-ком боль-шая плата…
Правитель наннури резко встал, тряхнул упрямо головой и вместо ответа, сказал:
— Вижу, как тебе плохо. Дождись мать, она тебя подготовит ко сну. Тебе нужны силы, чтобы полностью восстановиться.
И ушёл.
Устало смежив веки, откинулась на подушки. Я попыталась. Но моего лепета не хватило, чтобы убедить папу.
Газиса пришла, когда я почти провалилась в сон, полный тревог и теней моего прошлого из другого мира.
— Прости, милая, задержалась, с твоим отцом говорила, — начала женщина, ловко меня раздевая, и стараясь лишний раз не трясти, — его не убедить. Если Горн что-то решил, — она бессильно махнула тонкой рукой, словно говоря, насколько сие бесполезное занятие, и замолчала, сосредоточенная на мне.
Над небольшой ванной из полированного светлого дерева, выполненной с невероятным мастерством, едва заметно клубился белый пар. Воды была горячей, но не обжигающей и пахла какими-то травами. Дом стремительно остывал, как и пустыня вокруг Зэлеса.
— Потерпи, Эльхам, горячо будет, но твоему телу так нужно, — приговаривала мать, помогая мне устроиться в лохани. — Мышцам твоим расслабление надобно, давай чуток им поможем.
Ох, это такое наслаждение откинуться на бортик ванной и прикрыть веки. Тем временем Газиса куда-то вышла, оставив меня одну.
Я почти уснула, когда она вернулась.
— Милая, просыпайся. Давай подсоблю подняться, — меня бережно обернули в большой отрез ткани и довели до кровати. Было заметно, насколько мама устала, но она держалась ради меня, чтобы помочь своей единственной дочери хоть немного уменьшить телесную боль.