Почти весь пандемониум психиатрии был «выпущен» против шамана. Шаман мог в результате гротескного допущения быть объявлен одновременно невротиком, эпилептиком и психотиком. С точки зрения империалистического миссионерского христианства шаманы находятся на одном уровне с приверженцами дьявола. Они порождение сатаны. И здесь мы оказываемся в ситуации, близкой охоте на ведьм, то есть занимаемся вытравлением своей же европейской культуры шаманства. Наука сменила религию в деле охоты на ведьм, проведя в жизнь ее научную форму. Роль инквизиторов стали играть психиатрия и психология. Возник новый набор понятий, послуживший западным колонизаторам и завоевателям интеллектуальным оправданием всех совершенных преступлений и несправедливостей. Я хочу в связи с этим процитировать высказывание Б. Лаубшера, как весьма характерное для многих замечаний подобного рода: «Чародей в значительной степени подпадает под классификацию тех отклоняющихся от, нормы характеров, которые определяются нашей культурой, как психопаты. Они обнаруживают в своей жизни все признаки отличающегося от нормы поведения, и вполне допустимо, что многие психотические личности, пребывая в фазе отдыха или стабилизировавшись, не смогут прийти в нормальное состояние» [248]. То же самое имеет в виду Рут Бенедикт, называя шамана «сверхнормальной» личностью, «отклонившейся от нормы в результате своего призвания». Коль скоро шаман, полагает она, является [249] отклонением от нормы, приспособившейся к своему обществу, то, стало быть, само это общество есть отклонение от нормы. Основная направленность этой, достойной памфлета науки, очевидна: «Мы хорошие, торжествуем над плохим, каковым являются все остальные». И это этнология? Еще яснее выражается Деверу: «Примитивная религия и отсталые районы с примитивной культурой» в целом являются «организованными зонами шизофрении». Понимать традиционные общества как гигантские госпитали для безумных — такова героика движения мысли…
Шаманы и психотики и в самом деле чем-то похожи. Мирча Элиаде видит в психотике мистика-подражателя, чье переживание деформировано ненасыщенно и который при беглом взгляде на себя обнаруживает целый спектр признаков мистического и религиозного опыта. Душевнобольной представлен здесь мистиком-неудачником. Подобных же взглядов придерживается и Эрих Нейман [250], различающий мистику низкого и высокого. Первое имеет в своей основе сильное «Я», обустроенное в этом мире, второе предполагает фрагментарно, хаотически организованное «Я», над которым одерживает верх трансперсональный опыт во всей своей полноте и которое, тем самым, размывается до неузнаваемости.
Великий исследователь человеческого сознания Уильям Джеймс сказал: «Классическая мистика и «низкая» мистика возникают в одной и той же плоскости, в той могучей сублиминальной или трансмаргинальной империи, значение которой наука только начинает осознавать и о которой мы, однако, очень мало знаем. Это царство владеет всеми формами бытия, «ангел и змея» лежат там бок о бок» [251].
Но это соединение высокого и низкого, сколь бы дифференцированным оно ни казалось поначалу, в дальнейшем ничего нам не дает. Мы нуждаемся в более всеобъемлющей модели, которая воссоздавала бы весь спектр сознания. Принцип, прослеживающийся на всех уровнях бытия — это расширение возможностей сознания, развитие способности ощущать мир в единстве, способности к трансмутации во все предметы и сущности, приобщенности к духовному обмену энергиями. Следовало бы упомянуть здесь некоторые психические состояния, которые свойственны как шаманам, так и психотикам, но только последний переносит эти переживания в плоскость своего Эго, в то время как они принадлежат высшим состояниям сознания. Психотик путает понятия «самость» и «Я», «бессознательное» и «сверхсознательное» и не старается сделать собственное «Я* сильным, что является первым признаком становления шамана. Поэтому опыт познания собственного «Я» воспринимается как опыт шаманского переживания и «перетягивает» трансперсональные переживания в плоскость личного, что в сфере собственного «Я» выглядит как религиозный бред. Нормальные ощущения собственного «Я» он трактует как трансперсональное откровение и в результате становится «мистиком-подражателем». В этом смысле психоз следовало бы рассматривать как помутнение сознания, как бросание кубика, гранями которого являлись бы разные уровни из спектра сознания. Взгляд изнутри, с той точки, на которой находишься, замкнулся в себе самом, — психотик стремится вверх или вниз по клавиатуре уровней сознания. Он зеркально поворачивает эти уровни, высокие звуки оказываются низкими, а низкие — высокими. Шизофренический мир — это зеркально отраженный мир, где написанное стоит вверх ногами, а читать приходится справа налево. Таков парадокс шизофрении. Любое духовное познание обладает и оборотной стороной, миром теней, собственным негативным отражением. Нет ни единого жеста, независимо от того, сколь бы высок он ни был, который был бы свободен от фарса на себя самого, не имел бы черт лика Януса, двойной головы, словом, всего того, что нас подкарауливает везде — любое переживание сопровождает его же собственная тень, тень всего сущего.
Итак, шизофреник — это не шаман, но шаман переживает в своем развитии психотические состояния, опускается на дно бытия, а психотик спорадически проходит некоторые свойственные шаманам состояния, обладает способностью истинно шаманского познания мира, возможностью заглянуть в высший мир, отчего у многих народов эпилепсия и шизофрения удостаиваются по праву титула «святой болезни».
Чем объясняется существование бесчисленного множества учреждений для «заключения» безумных в нашем обществе? Не тем, что родовым культурам неизвестно понятие психоза, но тем, что там оно проявляется не в той степени, как у нас. Я полагаю, что отвержение западным миром измененных состояний сознания приговаривало таких людей, как: Гельдерлин, Ницше, Ван Гог, Антонен Арто, Джон Клэр, Рембо, и других к крушению надежд, приводило к унижениям, вело, в буквальном смысле слова, от измененных состояний сознания в плоскость собственного Эго, влияло на внутреннее раздвоение на ангельское и дьявольское, мудрое и безумное. Так как мы не признаем высших состояний сознания, то психиатр и, конечно, общество, а позже даже сам пациент ограничивают их уровнем своего Эго, сужают до размеров конкретных: вещей — так рождается шизофрения. Сколько мудрецов, сколько шаманов, целителей и ясновидцев, посвященных и святых позволило поймать себя силками психиатрической отчужденности от мира и обманчивой одержимости собственным «Я»? Когда же из рядов пациентов поднимется Спартак и разорвет эти оковы?!.
Шаман, напротив, способен найти собственное место среди мифологических и культурных идеалов, он знает, что его ждет, через какие состояния эйфории и мучения надо ему пройти — люди проложили ему путь и составили карту внутренних пространств. Добрые и злые силы мира психики названы — это боги, демоны и духи; они как бы являются именованными улицами на пути странствования по равнине сознания.
«Священной болезнью» назвали греки эпилепсию, так как полагали, что охваченные ею люди избраны богами и обладают способностью к предсказанию. Сегодня мы вновь спрашиваем себя: следует ли рассматривать эпилепсию как болезнь? Приступы эпилепсии могут быть вызваны различными психологическими причинами и различными ощущениями в органах чувств. Кроме того, могут возникать приступы, при которых сознание стремится освободиться от любого дисбаланса, в чем мы обнаруживаем своеобразный способ биологического самоисцеления. Не следует ли лучше осознать эпилепсию и предшествующую приступу «ауру» как измененное состояние сознания и лишь отчасти как патологический синдром? Описание психических ощущений эпилептиков во время приступа обнаруживает много черт, напоминающих мистические и шаманские переживания. Классическим в этом смысле является описание Федора Достоевского, который, будучи эпилептиком, рассказывает в своем романе «Идиот», как в недолгие мгновенья приступа приходит ощущение бесконечной космической гармонии, за что можно было бы отдать всю свою жизнь. Я нигде не нашел указания на то, что шаманы являются эпилептиками. Если некоторые из них и охвачены этой болезнью, то, вероятно, осознанно наблюдают за ее течением.