10. Целение заложено в самом ходе истории, заложено в судьбе этой планеты, на которые не может влиять отдельный человек, но которыми определяется степень его приобщенности к целительному началу. Это метаперспектива целения, которой подчинены все обычные процессы целения. Это измерение закрыто от нашего опыта; шаман же узнает о нем во время своих путешествий в сверхпространство. Древние мифы указывают на вырождение человечества в те давние времена. После этого мы не претерпели никакой эволюции, но лишь деградировали. Бытие в согласии с целительным благим началом пошло на убыль. А сегодня, после окончательного истребления шаманских культур и ослабевания силы шаманов, мы находимся у конечного пункта истории; духовная сила почти полностью улетучилась. Многие народы ожидают заката своих культур, а это значит нового рождения человечества, так как на самой нижней ступени развития культуры должен возникнуть новый ее взлет. Традиционные народы и шаманы ожидают своего нового рождения, чего нельзя добиться иначе, чем через страдания, катастрофы, разрушения планеты — у дверей стоит новый век. То, чего нам следовало бы ожидать, — это мировой хаос, кризис и в зависимости от позиции — очищение, внутреннее и внешнее.
Эпилог
История науки — это история искаженного видения.
Белый человек лишь имеет то, чем черный человек сам является
Раскрепощенная сила атома изменила все, нетолько наш образ мышления, и вот мы движемся навстречу беспрецедентной катастрофе… необходим новый тип мышления, если человечество хочет жить дальше и продолжать развиваться.
Мы заключены в старую духовную оболочку, мы проявляем себя то в готических формах, то в барочных, ведем себя то как схоласты, то как гностuки, то как импрессионисты, то как экспрессионисты в этом мире, который давно требует совершенно иного стиля мышления и иных взглядов.
Западный дух, по неведению, соединяет знание с рациональным познанием. Познание считается синонимом рационализма. Иррационализм рассматривается как поддающийся рациональному толкованию, но непонятным и непостижимым остается для нас иррационализм рационального. Еще до того, как ученый препарирует «примитивный» миф, его самого уже давно настиг миф цивилизации и подверг вивисекции и секации. Я вспоминаю о хирурге Бертрана Рассела, делавшем операцию на мозге: он видит в мозгу своего пациента только то, что происходит в его собственном. Видит ли кора головного мозга этнолога лишь «примитивы», потому что сама примитивна? Теория или мировоззрение, которые упускают возможность искать отрицание самих себя в метатеории высшего измерения, которые считают излишним исследовать собственное культурное сознание, уже не являются в значительной степени наукой в истинном смысле слова. Мы должны задать вопрос, создает ли наука в самом деле знание или добывает лишь то, что способствует ее самоутверждению?
Величайшей революцией нашего столетия является революция сознания. Будущие исследователи посмеются над нашей борьбой за признание этого очевидного факта, но пока мы только собираемся «поймать краешек» нашего собственного сознания. Мы собираемся вытащить себя за волосы из болота исторической парадигмы исследования антисознания. До сих пор не существует глубокой критики нашей позиции по поводу антисознания, проводимой на основе транскультурального сопоставления, и существовавший до сих пор антиэтноцентризм особенно не утруждал себя: он осуждал очевидные несправедливости колониализма и эволюционистской теории, однако истоки нашего этического поведения он не рассматривал, поэтому до сих пор существует весьма приблизительная идея культурного самовыражения. Собственная сущность остается полностью завуалированной, а представление о культурном самоанализе — непознанным.
Не то, чтобы наши исследователи просто «отмахивались» от мира магии или безнадежно его замалчивали, нет, ему находится применение, как и другим вещам. В своей книге «Магия. Социально-научная контроверза по поводу понимания чужого мышления» Киппенберг утверждает еще в 1978 году: «Задачей этнологов должно стать разрешение путаницы примитивного мышления». Непоколебимой остается на сегодняшний день тенденция идентифицировать чужое, иное мышление с неверным. Даже те исследователи, которые испытывают симпатии и способность вживания в сферу чужого духа, не могут подняться до того, чтобы суметь говорить об альтернативном способе мышления. Леви-Стросс замечает по поводу примитивного мышления: «Оно, разумеется, всегда остается иным, нежели научное мышление, и, в определенном отношении, отстает от него» [294]. Мифами также охотно пользуются для характеристики ограниченности мышления примитивных обществ — например, когда Леви-Стросс видит в мифе возможность «для примитива» получить власть и контроль над окружающей средой, а уже в следующее мгновенье осуждает это как иллюзию, чтобы в конечном счете противопоставить научному мышлению. Как открытие острова Таити было использовано больше как повод для проведения критики собственного сексуального пиетизма, в то время как самим Таити уже мало интересовались, так же и миф о примитивном мышлении всегда «желанный гость» в обители науки. Тот, кто неохотно распознает свое отличие от других, способствует тем самым его пышному развитию. Для того чтобы светиться в юпитерах эволюции, наша наука нуждается в примитивном визави, в неразвитом предшественнике — едва ли это является доказательством ее силы. Искусственно созданный дуализм примитивного/цивилизованного, магии/науки напоминает, скорее, пошлую кинобалладу о добром и злом герое, нежели прочный костяк археологических раскопок.
Мы полагаем, что другое мышление для нас неприемлемо. Мы рассматриваем использование понятия «мышление» по отношению к «примитивному» мышлению как великодушную уступку, чрезвычайно прогрессивную и теоретически рафинированную. В действительности же «примитивное» мышление не более странно, чем наше собственное, лишь его содержательные субстанции и адресаты совершенно иные. Не существует никакого магического мышления, только магическое мировоззрение, и оно проходит через всю античность и средневековье, а в некоторых современных спиритуалистических философиях оно присутствует даже сегодня. Запутанный поиск некоторыми учеными «примитивного мышления» в традиционных обществах есть не что иное, как поиск просчетов в самой западной системе мышления. В своих наиболее существенных чертах мышление родовых культур мало чем отличается от мышления современных западных культур. Различие обнаруживается при взгляде на мир с позиций религии, так как религия перестала являться для нас фактором, определяющим степень власти и само ее существование заменила экономико-материалистическая форма существования. Миф об «ином мышлении» показывает несостоятельность и порочность составленной нами картины мира, которая больше не способна постичь природу как некое живое, единое целое. Тот, кто не может этого делать, вполне естественно должен возмущаться «примитиву». Дискриминация «иного мышления» поэтому является не вопросом этноцентризма, но скорее реакцией, потерявшей связи с древними природными корнями культурой, на ее контакт с культурой первобытной, естественной: здесь сталкиваются друг с другом любовь к природе и ненависть к ней, здесь противостоят друг другу отчуждение от жизни и интенсивное погружение в нее. В противоположность теориям «примитивного» мышления трансперсональная антропология обнажает те области сознания, которые в значительной степени утрачены нашей культурой со времен просвещения и которые считались совершенно исчезнувшими в современной фазе нашей цивилизации. Я говорю о тех состояниях сознания, которые имеют для нас «привкус» иррационального, истерии, патологии, мифа, в других же культурах им приписывается жизнетворящее, экзистенциальное значение. Трансперсональная антропология рассматривает себя в качестве науки, которая применяет новые, дальновидные методы к незамеченным классическими теориями проявлениям человеческого духа и которая утверждает, что человек располагает возможностями сознания, которые не могут вместиться в рамки «психологического горизонта», поведенческой теории, психоанализа или глубинной психологии. Трансперсональная наука не представляет ту западную инспирированную монопсихологию, которая полагает изучить все культуры с помощью викторианских и механистических моделей. Эвристически ценными понятиями трансперсональной антропологии являются «альтернативные состояния сознания» и «трансперсональное». Трансперсональное означает сферу собственного Эго, которое перешагивает за пределы индивидуально центрированного существования и входит в ареалы сознания, которые предоставляют во временном, пространственном и материальном плане значительно большие возможности. В нашем обществе большинство людей познают лишь то Эго, которое ограничено частным, крайне узким универсумом. В примитивных обществах, напротив, существует выходящий за пределы собственного Эго интенсивный контакт с метаперсональными сущностями и транспсихическими силами высшей самости. Игровое пространство человека родового общества значительно шире и многомернее того, каким обладает человек западного мира. Трансперсональная антропология устанавливает отношения нового характера со сферой сверхсознательного. Она не обнаруживает здесь больше каких-либо символических миров и не использует никаких культурно-релятивистских толкований. Она отдает должное транспсихической сфере, как если бы она была реальной и связанной с проблемами действительности и выживания, подобно тому, как с ней связан повседневный, поведенческий и психический репертуар. Она относится к утверждениям традиционных обществ о возможности активизировать высшие формы сознания не более как к метафоре или названию фактов культуры и показывает, что современное исследование сознания в значительной степени приходит к тем же результатам. Фантастически богатый мировой опыт, сублимированный магией, представляется новым поколениям исследователей альтернативным состоянием сознания, открывающим латентные психические функции. То, что представлялось нам фантастическим и примитивным, было недостатком методологии, «урезывающей» себя и несовершенством теории познания. Нам следует сказать, что современная наука решилась после долгих блужданий по ложному пути теоретизирования распространить свои интересы [295] на те области сознания, которые тысячелетиями принадлежали традиционному сознанию. Сегодня речь не о том, чтобы просто охарактеризовать, какие особые обычаи поддерживаются данным народом или какие магические представления он разделяет, но о том, чтобы доказать в свете новейших исследований резервов сознания их практическую жизненную ценность — выявить основу, которая разрушает рамки антропологического нейтралитета и приводит антропологию в соответствие с уровнем современного развития других наук. Особенно нуждается в обновлении этнология религии, которая пребывает в состоянии «перестарения» из-за своей «непоколебимой сохранности» по отношению к современным исследованиям сознания. Также дела обстоят с традиционной этнологией, так как ее застывшая научность не позволяет делать каких-либо заключений и проявлять необходимую активность. Времена кабинетной этнологии с периодически возобновляющимися «полевыми работами» ушли в прошлое. Этнология включилась в борьбу за родовые культуры, которым многое угрожает, а также принялась защищать другие культуры от нас самих, с тем чтобы восстанавливать самих себя и нашу цивилизацию, используя новые модели жизни.