Через несколько минут вождь открыл глаза. Ближайший смерч стал поворачивать в предгорья, ещё два устремились в степь, а один потянулся обратно к тучам. И тогда общинники облегчённо вздохнули. И хотя продолжал дуть порывистый ветер, он уже не обладал той разрушительной мощью, как раньше. Потрясенный Владислав не знал, что и думать: «Это наваждение или… правда? Вроде, мы спасены».
Глава ХIV. ПОДАТЬ РУКУ ВРАГУ
Но сил радоваться не оставалось. Кое-как общинники собрали оставшиеся пожитки, и принялись наламывать кустарник для костра. Скоро должны были опуститься сумерки, а впереди ещё требовалось срочно залатать пробитые градом палатки. Вождь обходил людей, отдавая распоряжения. Все были настолько подавлены происшедшими событиями, что могли бы вот так долго сидеть в снегу, пока не замёрзли. Многие из них пали духом, женщины плакали не то от пережитого страха, не то от неожиданного спасения. И, несомненно, кто-то их должен был тормошить и дружески ободрить.
«Ещё немного, и мы все свихнёмся, – подумал Владислав. – Люди изнемождены длительным походом, и требуется хороший отдых после пережитого. Остановимся в этих местах на два-три дня, заодно и поохотимся по возможности».
Тут Высокая Скала заметил, как Свирепый Вепрь и ещё один дружинник волоком тащат живого дикаря. Подойдя ближе, Иван толкнул пленника к ногам вождя:
– Вот единственный, кто уцелел в этой молотилке. Что с ним будем делать? Может быть, того?..
Владислав посмотрел на приниженного противника. Под его тяжёлым взглядом, мохноногий сжался, предчувствуя неизбежную расплату. И действительно, поначалу Высокая Скала рассвирепел, вспомнив, что сделали дикари с их собратьями. Но затем он поднял свой взгляд и встретился с глазами Васильича. Тот отрицательно покачал головой.
– Что ты хочешь сказать, Андрей Васильевич?
Егерь погладил задумчиво длинную седую бороду:
– Он безоружен и пленён… Как мы его убьём?
– Да вы что?! – зло воспротивился Иван. – Они же хотели сожрать наших друзей! Как мы это можем простить?
Владислав медлил, взвешивая все «за» и «против». Могут ли люди съесть себе подобных, если их доконает голод? Его моральное чувство сопротивлялось изо всех сил. Но все последние события неумолимо говорили: это, увы, вполне возможно. «По большому счёту мы для мохноногих даже не враги, – отстранённо осознал вождь, – а лишь некая пища, которая помогла бы им выжить. Ещё десять лет назад никакой человек не поверил бы в эту жуть. Ему лишь кажется, что он не может превратиться в страшного зверя. На самом деле, ещё немного, и невыносимые условия сделают всех нас кровными врагами. Хотя мы должны до конца сопротивляться этому». Высокая Скала, ни на кого не глядя, резко сказал:
– Отпустите его. Пусть уходит.
Дружинники расступились, давая дорогу дикарю. Тот с трудом встал на ноги. По пленнику было видно, что ему досталась своя порция града, которая серьёзно его изранила. Тем не менее, мохноногий повернулся и пошёл
прочь. Все молча смотрели ему вслед.
Вдруг кочевник остановился, помедлил, затем вновь развернулся и направился к вождю. Приблизившись, он рухнул на колени и протянул вперёд руки. Стало понятно: кочевник остаётся у них – ему некуда идти. Высокой Скале вспомнилась максима Шацкого, которую тот именовал императивом человеческой взаимовыручки: «Люди должны помогать друг другу… даже если они не желают того». «Да, Учитель, – подумал Владислав, – хороши твои идеи в теории, а вот в жизни…». Он посмотрел на Свирепого Вепря, стоявшего рядом. Тот пронизывал ненавидящим взглядом дикаря, но затем встретился глазами с вождём и досадливо пробурчал:
– Ладно, мы же не звери…
Вождь махнул благосклонно рукой:
– Бог с ним! Пусть остаётся.
*****
Его звали Унго. Поначалу этот мохноногий дичился и держался сторожко. Затем освоился. И оказалось, что он – отличный охотник. Когда Унго отправлялся вместе с остальными на охоту, то никогда не возвращался без добычи. Стрелы, выпущенные из его тугого лука, всегда достигали цели. За столь важные качества общинники стали относиться к нему постепенно лучше. Так он и влился в общину. Но, тем не менее, водил дружбу мохноногий лишь с Васильичем.