Связист Натаниэль осмеливался время от времени бегать по указке Герда в город и узнавать кое-какие новости. Но, конечно, многого у мертвецов не выведаешь, так что однажды ему пришлось снова направляться в Пятую провинцию, чтобы отыскать хоть одну живую душу. Я попросила его ввести меня в курс дела. Вместо этого он зашел во время своего досуга в мою комнату с радиоаппаратом в руках, повернул колесико и предоставил мне самой стать свидетельницей разворачивающегося нового мира. Средь треска женских и мужских голосов и помех волн, мы каждый день наблюдали движение руин и шелест пепла. В Третьей провинции – родине Президента – бравым солдатам Третьей силы удалось остановить бомбардировку города, благодаря где-то найденным заранее пушкам и автоматам. Некий юноша выстрелил столь метко, что один из вертолетов пал прямо посреди поля, разбившись оземь и взорвавшись. Вдохновившись его подвигом, мирное население выбежало из своих укрытий, взяло в руки все, что попалось на глаза, и стало на защиту родной земли. С еще большими потерями, чем прежде, люди эти лишили жизни прихвостней Метрополя и остановили бесчинства власти. К тому сроку соседние государства – преимущественно Ас-Славия, Аламания и Бершава – стали присылать целые группы войск под командованием лучших генералов и капитанов, дабы остановить второй исторический геноцид Белой Земли. Иконы власти давно отправились на суд божий, оттого и некому оказалось противостоять постороннему вмешательству. Совсем скоро бесчинства были остановлены, но смута царила еще очень долгое время.
Я уж уверовала в конец этой истории, как когда-то ночью мне показалось, что я увидела чью-то фигуру, мельтешащую меж каменной границей и нашей горой. Как и множество раз до этого, чуяла нутром: что-то есть в этом недоброе. Эйф не станет так пробираться, Натаниэль спит дома, прочим запрещено вовсе передвигаться, иногда даже в пределах Долины. Но наутро, глядя на одинокое дерево, примостившееся у огромного скалистого камня, и вспоминая увиденное во тьме, я убедила себя в собственных бреднях сна, что стали мне неверным проводником при свете дня.
Накануне отъезда заглянула Руни. Виделись мы нечасто, и от того ли, а, может, от чего-то иного, фигурка ее показалась мне еще более тонкой, чем прежде, волосы совсем редкими, а лицо – вытянутым, с тонкой паутиной первых морщин, впалыми щеками и глубокими тенями. Она блаженно присела на стул и натянуто улыбнулась.
– Скоро мы уезжаем. Может быть, сумеем когда-нибудь свидеться.
Я не могла ей улыбаться, все разглядывала ее бледную кожу и потухшие глаза.
– Как ты себя чувствуешь, Руни?
– Прекрасно! – тут же выпалила она, чуть дернувшись. – Скоро мы окажемся на чужой земле, и там нам придется первое время скрываться. Но ты не переживай, беженцев определяют в какие-то лагеря. Там мы и найдем друг друга. Не можем не найти, – нервно захихикала.
Слова произносила она нарочито быстро, чтобы поскорей разделаться со всем, и, ссылаясь на тупик беседы, покинуть эту комнату. Знала я этот прием; и все продолжала, насупив брови, глазеть на нее, ожидая, когда она соизволит расколоться. Вместо этого тело ее выдало себя само. Обессиленная, она вдруг схватилась рукой за висок, опустилась, грозясь распластаться на полу, и я, насколько это позволяли бинты, приподнялась и протянула к ней руку. Лицом она стала белее простыни, губы совсем утратили краски, в спутанных волосах, собранных на затылке, заприметились первые пряди седых волос.
– Руни! – опешила я, перепугавшись. – Говори, что с тобой! Говори, черт бы тебя побрал!
Она вдруг расплакалась, выпрямившись, закрыла лицо руками.
– Нет, никому не могу я об этом сказать! Не могу! Не проси! Так много раз я тебе изливала душу – и что же? Никакого проку! Только стыдно потом, как же стыдно!..
– Говори, ненормальная ты, не то пойду прямо к Герду, уж он разберется, что с тобой не так!
– Ой, нет, не к Герду… – взмолилась она и подняла свое кукольное личико, все по-прежнему бледное и залитое слезами.
Я дала ей время успокоиться, привести себя в чувство, взять в руки. Долго она еще всхлипывала, потом нарочито часто стала касаться живота, точно мучилась желудком. Она все поглаживала его, потом вдруг спохватывалась и переставала, все о чем-то думала; затем снова принималась за старое, позабыв о своих внутренних обещаниях. И тут до меня стало доходить, в чем именно заключалась ее тайна. Я схватила ее ладонь, морщась от боли согнутого тела, и с жаром выпалила:
– Ты и Нат?
Она подняла блестящие от стыда глаза и кивнула.
– Руни, это же самое настоящее благословение!.. – на глаза навернулись слезы.