– Здравствуйте, – с любезной улыбкой поздоровался он. – Я новый секретарь, не пугайтесь. Запишитесь вот здесь, пожалуйста.
Интересно представить, что случилось с нынешней доброй «госпожой Пышный Парик», как мы, шутя, называли милую старушку, человека широчайшей души, коротавшей свои предпенсионные деньки, перебирая бумажки.
Я наклонилась, чтобы сделать запись, но впервые в жизни мое внутреннее чутье подсказало о грозящей опасности. Ладони вспотели, по спине пробежал холодок, сердце билось чаще обыкновенного. Никогда прежде мне не доводилось переживать страха, сродни животному. Я отложила ручку, поставила журнал и намеревалась убраться подальше от всякого рода переживаний, но тут он снова заговорил. Он спросил, где пропадал один молодой человек, учившийся со мной в группе. Мол, он должен был зайти к нему вчера после лекций, но этого так и не произошло.
Он назвал имя того самого юноши, который задействован в оппозиции. Я знала, что у него есть официальный документ, подтверждающий его сегодняшнее отсутствие. Я также догадывалась, что документ этот – фальшивка, но что к его созданию приложил руку сам организатор подразделения Третьей силы – уважаемый профессор педагогических наук, который читал у нас лекции раз в неделю. Я здорово насторожилась. Люди, которым необходимо было знать о его отсутствии – знали. Слова нового секретаря не внушали доверия, но я силилась держать себя в руках. Пора было уходить, причем немедленно. Случился скорый диалог.
– Сожалею, его сегодня не была на занятиях.
– Вы знаете, где бы он мог быть?
– Почему бы вам самому не спросить его об этом?
Ни один мускул не дрогнул на лице нового подчиненного, но я знала: он зол. Это читалось в его диких глазах, грозивших своими искрами прикончить меня, если я не расколюсь. Легкие, едва заметные мановения страха вдруг прокрались в мое учащенно бьющееся сердце. Но едва я вознамерилась покинуть комнату, как он снова заговорил.
– Видите ли, – голос его лился мягко, доверчиво, – вы всегда в курсе, если студент отсутствует на занятиях – такова наша профессия.
– У него имеется официальный документ.
– Могу я взглянуть на него?
– Он предъявит его по приезду.
В те секунды я не слишком отдавала себе отчет в том, что уже вляпалась в политику, что являюсь ее звеном, тем, кто прикрывает тайную организацию. Я не должна была что-либо знать, но я знала. И это явилось моим крестом.
В последнюю секунду собеседник, отчаявшись получить от меня хоть какую-то информацию, поднял руку и поправил воротник накрахмаленной рубашки, и на запястье, тщательно скрытую, я увидала татуировку – букву М, отчеканенную также твердо, как рисунок на нововведенных бумажных деньгах после очередной деноминации. Я никогда не была сильна в сокрытии собственных переживаний, и, кажется, в тот миг все знание отразилось на моем лице. Он, должно быть, кинулся вдогонку, но я вылетела на лестничный пролет и спряталась под ним, у служебного входа в подвал.