Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процессию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать солдатом.
Фавориты и сановники стремятся подчас окружать себя выдающимися личностями, но предварительно так унижают их, что отталкивают от себя всякого, кто не вовсе лишен стыда. Я знавал людей, которые рады были бы стать угодниками любого министра или фаворита; однако обращение, которому они подвергались, приводило их в такое негодование, что и человек, наделенный самыми совершенными добродетелями, не мог бы возмущаться сильнее. Некто говаривал мне: «Вельможам хочется, чтобы мы позволили попирать себя не за благодеяния, а за надежду на них; они пытаются купить нас не за наличные, а за лотерейный билет. Я знаю плутов, которых они по видимости не третируют и которым, несмотря на это, удалось вытянуть из них не больше, чем честнейшим людям на свете».
Какие бы деяния и подвиги ни совершил человек, какие бы подлинные и величайшие услуги он ни оказал стране или даже двору, они остаются лишь «блестящими грехами», как выражаются богословы,[56] если этот человек не пользуется благоволением высших кругов.
Мы и не представляем себе, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным!
Люди, проводящие много времени в свете, на мой взгляд, неспособны глубоко чувствовать: я не вижу там почти ничего, что могло бы трогать душу, если не считать зрелища всеобщего равнодушия, легкомыслия и тщеславия, которое лишь ожесточает ее.
Если монарх и забывает о нелепом этикете, то всегда ради потаскушки или шута, а не человека истинно достойного. Если женщина и обнаруживает свое чувство, то всегда ради какого-нибудь ничтожества, а не человека порядочного. Если уж мы сбрасываем с себя оковы общественного мнения, то чаще всего не затем, чтобы подняться над ним, а затем, чтобы себя уронить.
В наши дни люди уже не совершают иных промахов или совершают их гораздо реже. Мы стали настолько утонченны, что даже подлец — если он следует рассудку, а не зову своей натуры и дает себе труд хоть немного поразмыслить — воздерживается от известных низостей, которые в старину могли бы оказаться отнюдь не бесполезны. Я наблюдал, как независимо, пристойно, без всякого раболепства и т. д. держатся подчас при государе или министре весьма бесчестные люди. Этим они вводят в заблуждение юношей и новичков, то ли не знающих, то ли забывающих о том, что человека следует судить по всей совокупности его правил и поступков.
Когда видишь, как настойчиво ревнители существующего порядка изгоняют достойных людей с любой должности, на которой те могли бы принести пользу обществу, когда присматриваешься к союзу, заключенному глупцами против всех, кто умен, поневоле начинает казаться, что это лакеи вступили в сговор с целью устранить господ.
Кого встречает молодой человек, вступая в свет? Людей, которые уверяют, что жаждут взять его под свое покровительство, почтить своим вниманием, руководить им, стать его советчиками. (О тех, кто стремится повредить ему, обмануть его, устранить, погубить, я просто умалчиваю). Если душа у него возвышенная и он ищет покровительства лишь у своей добродетели, не нуждается ни в почестях, ни в чьем бы то ни было внимании, руководится собственными правилами, а советов просит только у своего разума, сообразуясь при этом со своей натурой и положением, ибо знает себя лучше, чем его знают другие, свет объявляет его чудаком, оригиналом, дикарем. Если же это человек недалекого ума, заурядного характера, нетвердых правил, если он не замечает, что им руководят и ему покровительствуют, если он орудие в руках тех, кто им вертит, свет находит его очаровательным и, как говорится, добрым малым.
56