Стоики[78] — это своего рода поэты: в учение о нравственности они вносят поэтический пыл и вдохновение.
Если бы человек неумный мог понять изящество, утонченность, широту и прочие достоинства чужого ума и умел выказать это понимание, многие искали бы общества такого человека, даже при том, что сам он неспособен сказать ничего умного. Это относится и к душевным свойствам.
Наблюдая или испытывая страдания, причиняемые глубоким чувством, например любовью или дружбой, утратой близкого человека или иными обстоятельствами, невольно начинаешь думать, что беспутство и ветреность не так уж бессмысленны и что светские люди правильно относятся к жизни — другого отношения она и не стоит.
Иная страстная дружба дарит не меньшим счастьем, чем страсть, и вдобавок еще не противоречит разуму.
Пылкую и нежную дружбу можно ранить даже лепестком розы.
Великодушие — это не что иное, как сострадание благородного сердца.
Наслаждайся и дари наслаждение, не причиняя зла ни себе, ни другим, — в этом, на мой взгляд, заключена суть нравственности.
Для истинно порядочных людей, у которых есть какие-то правила, все заповеди господни кратко изложены в надписи над входом в Телемскую обитель:[79] «Делай, что хочешь».
Воспитание должно опираться на две основы — нравственность и благоразумие: первая поддерживает добродетель, вторая защищает от чужих пороков. Если опорой окажется только нравственность, вы воспитаете одних простофиль или мучеников; если только благоразумие — одних расчетливых эгоистов. Главным принципом всякого общества должна быть справедливость каждого к каждому, в том числе и к себе. Если ближнего надо возлюбить как самого себя, то, по меньшей мере, столь же справедливо возлюбить себя как других.
Иные люди вполне раскрывают все свойства своего ума и сердца только в истинной дружбе; в обществе же они могут проявить лишь те качества, которые приятны для светских отношений. Эти люди подобны деревьям, которые под лучами солнца дают чудесные плоды, а в теплице — несколько красивых, но бесполезных листков.
Когда я был молод и страсти настойчиво влекли меня к мирской суете, когда в светском обществе и в наслаждениях я искал забвения жестоких горестей, тогда мне проповедовали любовь к уединенному труду и усыпляли скучнейшими тирадами на эту тему. К сорока годам, когда страсти угасли и свет мне опротивел, когда я обнаружил его пустоту и ничтожество, когда горести мои развеялись и прошла нужда в суетной жизни, как в прибежище от них, вкус к уединению так развился во мне, что заглушил все остальное. Я перестал бывать в свете, и вот тогда-то меня начали донимать уговорами вернуться туда, обвиняя в мизантропии и т. д. Чем объяснить эту удивительную перемену? Только потребностью людей все порицать.
Я изучаю лишь то, что мне нравится, и утруждаю свой ум лишь теми новыми идеями, которые меня занимают, не размышляя о том, полезны они или бесполезны мне или кому-нибудь другому, придет или не придет время, когда я смогу разумно применить приобретенные мною знания. Так или иначе, у меня всегда будет бесценное преимущество над многими людьми, и заключается оно в том, что я не перечил самому себе и был неизменно верен своему разумению и своей натуре.
Я свел на нет свои страсти примерно тем же способом, каким горячий человек запаливает коня, которого не в силах объездить.
Обстоятельства, ставшие причиной первых моих горестей, послужили мне броней против всех остальных.
К г-ну де Ла Б* я сохраняю чувство, которое испытывает любой порядочный человек, проходя мимо могилы друга.
Я безусловно могу жаловаться на обстоятельства и, быть может, на людей, но о последних я молчу и жалуюсь только на первые; правда, я избегаю людей, но лишь затем, чтобы не жить с теми, из-за кого мне приходится нести бремя обстоятельств.
Если успех и придет ко мне, то не раньше, чем примет условия, которые ставят ему свойства моей натуры.
Когда сердце мое жаждет умиления, я вспоминаю друзей, мною утраченных, женщин, отнятых у меня смертью, живу в их гробницах, лечу душой на поиски их душ. Увы! В моей жизни уже три могилы!
Если мне удается сделать доброе дело и это становится известным, я чувствую себя не вознагражденным, а наказанным.
Отказавшись от света и житейских благ, я обрел счастье, спокойствие, здоровье, даже богатство, и вот я прихожу к выводу, что, наперекор пословице,[80] выигрывает игру тот, кто из нее выходит.
78
79
«...в
80